Тенкара форум

Рыбалка на мушку, это очень легко и просто
Текущее время: 28 мар 2024, 20:39

Часовой пояс: UTC+10:00




Начать новую тему  Ответить на тему  [ 6 сообщений ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Проза моего друга.
СообщениеДобавлено: 02 июн 2017, 21:54 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Осечка
Юрий Кривошеин



Наконец выпал долгожданный снег. Душистой свежестью прибил запах поздней осенней земли и словно большим пуховым платком укутал на сопках застывшие в неподвижности костистые приморские дубки. Егорыч его ждал, ждал как пришествия. Еще ночью он почувствовал перемену, когда выходил на веранду глотнуть перед сном свежего воздуха и выкурить папиросу, не спалось. Ветер шелестел застывшей осенней листвой, но порывы его временно стихали, чувствовалось близкое затишье. Душу томило беспокойство и мысли о предстоящей удачливой охоте…
А к утру, воздух словно придавило нахмуренное небо, и полетели первые хлопья, еще таявшие в полете. Дальше больше – понесло, заволокло белью ближайшие крыши домов, деревья и уже не видно было синевы далеких сопок…
Медленно разминая беломорину, Егорыч жадно, с азартом вдыхал влажный воздух. Самое время. Вышел на переход – след еще свежий, отпечаток рыхлый и, пошел по нему тихо, под молоточный стук сердца, под ветер – на верный выстрел. С под ветра близко можно подойти к зверю, как оглушенному. Посмотрит олень, всколыхнув рогами, шевельнет ноздрями еще непонятный и незнакомый запах свежего ветра, да так ничего и не поймет. Разрежет воздух винтовочный «масленок», словно плетью пастушьей и пойдет на встречу охотник, уже открыто, успокоено и удовлетворенно, чтобы облегчить муки, перерезать горло и ловко распластать тушу. А после, насадит куски свежего мяса на сучья деревьев, что в мешок не уместилось да сохранилось до второй ходки, оботрет запачканные кровью руки мягким снегом, и понесет добычу, не оглядываясь и не сожалея…

Быков, по своей браконьерской логике, Егорыч старался не добывать. Смотрел на красавцев, а переводил мушку на самок, которых на каждого, считал он, как в гареме – по семь – девять штук. «Быка завалишь, некому покрывать будет, разбредутся коровы без «хозяина» и сгинут в тайге без защиты. Да и мясо у быков хуже, жестче - не та шурпа!..» Однако, в этот раз, подумал он – не до выбора, в доме уже забыли запах мяса, давно в тайгу не ходил. А в сельмаге – хлеб, спички и соль… В коммерческой лавке – побогаче, да цены кусаются. «Вот тебе и перестройка с дермократией, как «юрьев день», страну накормить не могут и заработать не дают, - размышлял Егорыч, - одни только лозунги и рекламы!...
На веранду выскочил фокстерьер, нырнул мимо ног хозяина, пометил с нетерпением угол избы и, похрапывая от удовольствия, заиграл снегом, носом вздергивая пушистые хлопья.
- Ну, что, Флинт? Балдеешь!.. - Егорыч разговаривал с псом, как с товарищем.
Пес насторожился, хвост-обрубок задрожал, он повернулся в сторону хозяина и, внимательно тронул ушами.
- Завтра пойду!.. Видишь, какой пух?.. Нет, тебя, брат, не возьму!.. Не твой день!...
Пес тявкнул с подвизгом, словно возражая хозяину, подобрал палку и поднял мохнатую морду.
- Да, ну тебя!.. Не хочу тягаться…Пойдем в хату, нужно все чин-чинарем, проверить!...
Егорыч попутно набрал охапку сухих осиновых поленьев и пошел в дом, сапогом легонько поторапливая пса.
В доме уютно, хоть и без изысков. Томилась печь, издавая живое тепло. На кухне жена – худощавая женщина средних лет, раскладывала пасьянс. Взглянув на мужа, она с хитрецой спросила:
- Пойдешь по снегу-то, а?.. Позавчера, в колхозе корову забили, так я не взя-ла,… старая, одни мослы… Не проваришь!..
Егорыч с лукавством взглянул на женщину и кивнул на карты.
- А ты раскинь...
- Дак, два раза уже пробовала, не идет тебе удача!...
- Врут твои карты. По такому-то снегу, да не добыть?... Ты, уж и взаправду, за кого меня держишь?!..
Егорыч снисходительно посмотрел на женщину и сквозь шум сброшенных дров, буркнул с недовольством.
- Давай-ка, на стол пожрать - че сообрази!..
Егорыч защелкнул входную дверь на крючок, зашел в комнату, легко передвинул диван и сковырнул короткие половицы. Холщевый мешок гулко лязгнул металлическим звуком. Первым делом он достал промасленный тряпичный сверток, аккуратно развязал его и уже другой чистой ветошью стал протирать винтовочные патроны. Пересчитал их, и три из них положил в карман, вспоминая добрым словом начальника местной погранзаставы. Долго он выпрашивал у него «маслята», как называют меж собой охотники боевые патроны, да офицер все отшучивался, мол, на учете, строго!.. Что только не придумывал Егорыч, уговаривал и заверял, что умеет держать язык за зубами, да ничего не пробирало – стоял офицер на своем – «Ты, не дай бог пальнешь кого, а мне потом кранты! Вы, браконьеры – народ отчаянный!»… Пока не случилась у него проблема, понадобился ему трактор и не попросил он у Егорыча помощь. С тихой мужицкой простотой в душе, не торгуясь, завел Егорыч свой старый «Казахстанец» и притащил на полозьях деревянный сруб на заставу, да еще установил его на фундамент. Только потом, когда офицер спросил о расчете, Егорыч без надежды, с ухмылкой посмотрел ему в глаза, мол – «Что спрашиваешь, будто не знаешь!...» Хмыкнул офицер, покачал головой сокрушенно и протянул Егорычу россыпь долгожданных патронов. «Рыбу делят на берегу...» - понял, что опростоволосился, обставил его Егорыч, а долг оставлять нельзя и уже потеряли силу все его прежние аргументы. Ладно, решил он, спишет на стрельбы и вспомнил недобрыми словами приказание начальника комендатуры, как укор, что на заставе нет парной бани для личного состава, понимая, что имеют в виду вышестоящие прежде всего самих себя – как это приехать с проверкой на дальний кордон, поохотиться и не попариться…
Офицер вздохнул, не скрывая сожаление, без слов напоминая еще раз про уговор.
Егорыч, демонстрируя недовольство, словно его хотели уличить в чем-то скверном и недостойном, с тихим достоинством, возразил.
- Не бойсь, командир, «баба не узнает, коль мужик промолчит»!... Ты же знаешь наши законы браконьерские!...
На том и расстались. Вот уже два года минуло, как офицера перевели на другое место службы, а Егорыч держал слово. Даже жене не рассказывал, когда бывало, даже крепко выпивал и очень хотелось похвалиться своим арсеналом.
Он еще раз достал из кармана патроны, пересчитал, перебирая их в намозоленной руке, словно четки, и аккуратно вытащил из мешка короткую одностволку с запрессованным намертво вкладышем. Внимательно осмотрел, переломил и вскинул как подзорную трубу на окно. Шесть ровных крутых нарезов разрезали внутреннюю синюю сталь ствола. Вспомнил специалиста в городе, тоже давно «потерявшегося» от внимания местной милиции. Хорошие ладил вкладыши из судовых клапанов. Все Егорычу было дорого, как воспоминания, так и все эти главные охотничьи «принадлежности», без которых, как он считал – «ходить на охоту – только сопки зря топтать!.. С ружьем, хоть и с зарядом добрым, нужно еще подойти, как бывало, по молодости, босиком, чтобы не шуметь многолетней листвой, а с таким «аппаратом» и через распадок можно с уверенностью класть! А если, и - промажешь – не уйдет зверь, не спугнет его свист пули, только поднимет голову, понюхает воздух встревожено и продолжит объедать мягкую кору молодых побегов». Семь шестьдесят два – калибр винтовочный, это не современный АКМ – «пять сорок пять», прошивает пуля, летит дальше и, уходит подранок – без собаки не доберешь. Егорыч служил в погранцах и разбирался в стрелковом оружии, попадает такая галушка смертельным шлепком и выносит с другого бока оленя сломанные кости и рваное мясо, и гнать не надо – сразу заляжет!..
Убедившись в исправности оружия, Егорыч аккуратно поставил мешок в угол комнаты. Предчувствие предстоящей охоты продолжало будоражить. Мысленно прокручивал – в какой распадок пойдет. Не он один ждал первый снег, прикидывал маршруты остальных добытчиков, знал всех деревенских, с которыми не раз встречался в тайге или определял их по следам знакомых сапог. Браконьеры – не грибники, при встрече в тайге руки друг другу не жмут, заметят издалека и разойдутся – не враги и не друзья!...
Возвращаясь на кухню, он с деланным равнодушием обратился к жене.
- Сколько время?..
- Да, уж одиннадцать скоро…
Егорыч достал папиросы и опять вышел на веранду. Прикурил папиросу и задумался. На круглой сопке – наверняка Митроха уже промышляет, на «Сигулях» братья Крашенниковы, а за речкой, еще с ночи всех оленей разогнали менты из районного ГАИ. Нет, на этот раз он пойдет на верняк, в заповедник, нарушит табу!.. Сколько уж раз, захаживал он за его черту, без ружья, так – поглядеть на непуганого зверя, да проследить маршрут и время объезда егерем своих закромов. Каждый день, почти с немецкой точностью – Старосин Иван Филиппович проезжал по разбитой таежной дороге на остров перед обедом и возвращался в деревню в районе трех часов. Завывал старый УАЗ на горбатом перевале, поскрипывал подвеской и далеко отзывались звуки изношенных мостов, многократно отражаясь эхом от сопок. На все, по хронометражу Егорыча, уходило около трех часов и, по наблюдениям, график не менялся. Егорыч понимал, что это уже не охота, а добыча, если не сказать точнее!… Но последнее время озлобился он, глядя, как охотятся менты, а вместе с ними помощники прокурора с приезжими городскими. Не охота, а убийство – урчит японский джип, подскакивая на кочках, мелькают по полю прожекторные лучи и режут ночной воздух винтовочные плетки. У них не самодельные обрезы – вкладыши, а дорогие карабины, законные, как и сами они – в «законе»!.. Ослепленный олень замирает, как памятник, сверкает бирюзовыми глазами и не догадается отвернуться. А «хозяева» жизни, разгоряченные алкоголем, только к утру успокоятся и уже потом, в городе, будут хвалиться, рассказывая в своем кругу о приключениях, геройски похохатывая с довольством всемогущества. Последнее время что-то изменилось в людях, как казалось Егорычу, не было раньше такого беспредела. Что рассуждать о местных, деревенских, в былые времена много ущерба не приносили, ну – добудут оленя, так на месяц мяса хватит, еще и тушенку на зиму можно заготовить. А сейчас на продажу добывают, купить в деревне дикое мясо – не проблема, все знают, кто продает и мера цены стандартная – водка. Работы в деревне нет, от совхозного хозяйства только и остались развалины, зато магазинов коммерческих аж три, если не иметь в виду тех, кто с дома продает, в основном спиртное и сигареты. Знает Егорыч и тех, кто коноплю добывает и смолу варит, тем и живут… Кого винить в этом, не знал он, смотрел новости по ТВ, вроде и говорят президенты правильно, слушать приятно, да только не доходят дела до глубинки, велика Россия. Накатываются думы, как груз неподъемный и сразу хочется хлобыстнуть водки – не по ностальгии о старом, а от сознания своей незначимости. Переключал Егорыч в этих случаях ТВ на другой канал и, благо, если показывали старое, советское кино, душой отходил…
Егеря знал, он – мужик с хитрецой, молчун, не разговоришь, как в себе весь. Слышал, как о нем говорили, что подсидел бывшего, да только Егорычу так не казалось. Видел он, как Старосин любил свое дело и ни разу не замечал за ним дурного, хоть иногда и спрашивал его при встрече, провокационно: - «Филипыч! Да неужто сам без мяса сидишь?!,» – намекая на его возможности, мол, кто ему запретит стрельнуть в своих угодьях. Смотрел на него Филипыч хитрым взглядом и со вздохом сожаления отвечал: – «Покупаю лицензию, если надо, и в тайгу – мест много!.. А вообще, не люблю я это дело… А, мясо у меня в сарае хрюкает. Вот осенью зарежу, приходи на свежину!…» Не хотелось Егорычу верить – слаб человек и, ловил он себя на мысли, что сам бы не удержался от соблазна!
День занимался, холодным полукругом, медленно выкатывалось солнце, освещая бликами укрытые снегом сопки и словно просыпающиеся деревья. До заповедника, если через сопку, ходьбы не более часа, спустишься с другой стороны по крутяку и, вот уже на острове. Времени на один выстрел и распластать тушу – достаточно, Старосин после объезда уже в деревне будет, не успеет…
Все было у Егорыча рассчитано, даже обратный маршрут – перемахнет через становик к дороге, скинет мясо, а уж потом в сумерках, на мотоцикле и подберет.
Решение принято и как, наверное, бывает – по-воровски, успокоился он как перед рисковым делом и потушил все сомнения, настраиваясь на удачный исход. Зашел в чулан, снял с вешалки заиндевелую солдатскую шинель, обрезанную под бушлат и встряхнул ее, осматривая, словно прицениваясь к покупке.
На улице послышались торопливые шаги, и на пороге веранды появилось встревоженное лицо соседки. Вот принесло, подумал Егорыч, глядя на запыхав-шуюся пожилую женщину, не скрывая свое недовольство.
- Ты, че, перепуганная?.. Трясешься, как кур воровала…
Не обращая внимания на Егорыча, она махнула рукой, словно хотела его от-толкнуть, как ненужную вещь и прошла в дом. Послышались тревожные женские голоса, переходящие в причитания.
- Ой-е-е!.. Как же так, горе- то, какое!.. Как случилось-то!?...
- Катались они, на коньках, с палками. Вот он на палку и наткнулся, печень проткнул!…
Егорыч широко открыл дверь и, не закрывая ее, молча, смотрел на причитающих женщин, пытаясь понять суть разговора. Пропуская охи.., всхлипывания и глядя на застилающую глаза жены поволоку близких слез, он медленно представлял картину непоправимого.

…Деревенская детвора городским сервисом не разбалована, но мальчишки изобретательны, дождутся, когда застынет запруженный ключ в ледовую корку и катаются в свои придуманные игры на коньках наперегонки – отталкиваются самодельными железными пиками и мчаться вниз по реке, ловко увертываясь от камней и вмерзших топляков. Первый, давно желанный снег радует и раззадоривает, хочется всех обогнать и первым быть, так уж устроена природа мужская, все начинается с детства. Егорыч на миг представил эту страшную картину – увидел веселого мальчишку, летящего над рекой… Не уберег бог, почему же он лучших забирает, вот и дочку его тоже забрал. На всю жизнь он запомнил, как выносил ее из кювета после аварии и, бесполезно пытался закрыть ей глазки, так и похоронил, с медными пятаками. Словно защищаясь от накатившей беспомощности, как в таких случаях бывало с ним, Егорыч прохрипел горлом, словно поперхнулся и, не обращая внимания на женщин, грубо выматерился самым трехэтажным, не стесняясь в выражениях. Словно от чего-то спасаясь, он вышел в комнату, подошел к окну и задумался, вглядываясь сквозь тусклое от тени стекло, куда-то вперед, мимо улицы, леса, за даль синих сопок. Мелькнула мысль каверзная и беспощадная – «Сейчас уж точно никто не помешает и прислушиваться, оглядываться не надо, отводи душу свою браконь-ерскую – кум королю – сват министру!...»
Затем он прошелся по комнате, посмотрел в угол, где лежал холщевый мешок с приготовленным оружием, встряхнул его и облегченно вздохнув, кинул на прежнее потаенное место, словно освободился от какого-то груза. Поставил на прежнее место диван, аккуратно уложил назад вздернутые половицы, сел, и потрепал за ухом подошедшего к ногам пса.
- Ну, что, братишка, не случилось!.. Вот, такой, значит пасьянс у нас!... Не врут карты…
Фокстерьер доверчиво смотрел на хозяина кукольными глазами, преданно помахивая купированным хвостом.


Март 2009 г.


Вернуться к началу
 Заголовок сообщения: Re: Проза моего друга.
СообщениеДобавлено: 02 июн 2017, 21:59 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Чужая жена
Юрий Кривошеин




Он увидел ее в ресторане, куда наугад зашел поужинать, не рассчитывая на наличие съестного в своей холостяцкой квартире. День был смят суетой и накопившейся за лето усталостью; смесь винных паров, вчерашнего салата и недорогих женских духов, настроения не исправили. Проглатывая тошноту, не обращая внимания на изучающий взгляд администратора, он решительно прошел в зал и аккуратно присел за пустой столик. Официантка, как ни странно, не заставила себя ждать, подошла сразу, молча, приняла заказ и проворно исчезла.
Лишь после этого, по-хозяйски откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, стараясь скрыть первое легкое напряжение, он более внимательно окинул зал. И тогда увидел ее…
Густые иссиня-смолянистые волосы небрежной волнистой россыпью падали на ее узкие плечи, большие черные угольки глаз улыбались, казалось, всем окружающим – уже смело повеселевшим от спиртного и оглохшим от шлягерного сумбура оркестра. Ее маленькие немного припухшие губы, не тронутые помадой, то расплывались в сдерживаемой улыбке, то вновь собирались в тугой бантик, словно спохватываясь и стыдясь своей вольности. Небольшая восточная горбинка на красивом носике не портила лица незнакомки. Она сидела прямо, без хищного птичьего полуповорота головы, и, в этом чувствовалась не поза женщины, прекрасно знающей свои достоинства, а скорее робость, интуитивно призывающая держаться строго. Вид ее как бы говорил: - «Я здесь первый раз. Здесь совсем не так, как мне представлялось…»
Но, наконец, Олегу принесли заказ. Не желая задерживаться с расчетом, он небрежно протянул официантке деньги, медленно процедил сквозь губы услужливо наполненную официантом рюмку водки и принялся за закуску. Искоса наблюдая за незнакомкой, он видел, как к ней подходили мужчины, приглашая на очередной танец. Она, отказывала, молча, отрицательно качая головой, но с таким упорным постоянством, от которого даже он чувствовал себя неудобно - пристыженным, словно совершил что-то непристойное…
Вечер подходил к концу, допивая кофе, он еще раз, но уже в упор, смело, посмотрел на нее.
Она сидела все так же, не меняя позы, пристроив маленькую черную сумочку у себя на коленях. Ему вдруг показалось, еще мгновенье и, вместе с ней от него уйдет что-то необычное, доброе, как надежда - и захотелось изменить этот, уже почти прожитой, во многом несостоявшийся день… Осторожно выдернув из пластмассового стакана салфетку, улыбаясь про себя, он быстро написал экспромт:
«… Царица Тамара, простите невежду,
коль грубое слово скажу: -
Мигните, и, я Вас к подъезду
С эскортом сопровожу!»
Подозвав официантку, он передал послание. И только когда дело было совершено и, незнакомка удивленно прочла записку, он понял всю глупость своего поступка. Олег увидел, как она раздраженно повела головой и, нервно швырнув салфетку в сумочку, резко встала из-за столика и словно еще раз утверждая свое решение, рассекая подолом воздух, направилась на выход.

Напоминая посетителям о закрытии ресторана, администратор периодически включал и выключал свет.
Нехотя поднявшись из-за стола, Олег тоже направился к выходу, в душе сожалея о такой развязке. Ему вдруг показалось, что вместе с незнакомкой от него ушла единственная, возможная капелька радости уходящего дня. В памяти калейдоскопом пронеслись; обидная рецензия на последнюю рукопись, неприятный разговор с другом-единомышленником, не разделившим его огорчений, длинная очередь за сигаретами в каком-то периферийном киоске, медленный трамвай,… и прочие житейские мелочи, всегда нарастающие в геометрической прогрессии после первой неудачи. Так, в задумчивости, размышляя о дне уже минувшем, оттягивая тугую пружину старинной, тяжелой двери, он вышел в ночную улицу и оцепенел от неожиданности…
Девушка стояла перед ним облокотившись на леер дорожной ограды и, с вызовом смотрела на него. Легкое платье колыхалось от ветра, подчёркивая совершенство стройной фигуры. Из полудекальтированного выреза платья на фоне ночных огней белела длинная шея. Волосы, откинутые тугой копной назад, оголяли маленькую мочку уха, украшенную тусклой серебряной ягодкой. Преодолевая изумление, он решительно подошел к незнакомке и преодолевая напряжение первых минут, обратился:
- Извините. Я не хотел Вас обидеть, но действительно, готов чем-нибудь удивить!…
- Удивляйте! - ответила она, и в ее голосе он тоже почувствовал волнение.
Озадачившись предложением, он вспомнил, что при выходе где-то «мелькнули» цветы и оглянулся вокруг. И не ошибся. Неподалеку стояла старушка с корзиной цветов. Олег, с широким жестом руки, словно пытаясь отгородить всех других желающих, торопливо подошел к ней.
- Бабуля! Сколько стоит, все?!.. Здесь тридцать. Вместе с корзиной! Сойдемся?.. – он говорил быстро, одновременно торопливо протягивая денежные купюры, словно пытаясь заранее исключить какой-либо отрицательный ответ, не давая торговке опомниться.
- Да, уж…. Наверное… - старушка, посмотрев на протянутые деньги, лукаво взглянула на девушку, - Вот только корзинку-то оставь. Зачем она Вам, у меня все аккуратно!..
Проворно пересчитав деньги и крепко сжав их в морщинистой руке, старушка, по-хозяйски поставила опустевшую корзину на асфальт и осторожно подала Олегу охапку цветов.


- Я, вообще-то, вот, Вам!.. – Олег уже осмелел, протягивая большой букет и сознавая успех своего поступка и, любуясь ее радостным, смущенным лицом, все больше обретая уверенность, нежно взял незнакомку за локоток.
Они, не сговариваясь, медленно пошли по ночной улице.
- Софья! - девушка произнесла тихо, но со значением.
О чем они говорили, было уже не так важно, как их медленное, в чем-то торжественное движение по ночному городу. Олег читал стихи. Софья, словно обозначая свой жизненный опыт, рассказывала о своей маленькой дочери. Незаметно перешли они на «ты»…
Было уже три часа ночи, когда они оказались на одном из безлюдных перекрестков города.
- Тебя будут ругать дома?… - он внимательно посмотрел на нее и только сейчас почувствовал разницу в возрасте.
Перед ним стояла девчонка, искусственно стараясь показаться искушенной дамой. Как и прежде, она смотрела прямо, как могут смотреть только честные, еще не разочарованные жизнью люди, и, только где-то в глубине глаз, на самом дне, уже таилась капелька боли…
- А, хочешь, приедем к тебе, я сам постучусь в твои двери и извинюсь перед твоими родителями?!.. – обратился он к ней через продолжительную паузу.
Софья засмеялась глазами.
- Дома бабушка. Я сейчас позвоню и все будет нормально… А вот если бы батя!.. Вот тогда бы я посмотрела на чью-то храбрость. Он у меня, знаешь, какой?.. Ух!..
При этом она подняла к своему лицу маленький кулачек и, лукаво, по-мальчишески прищурила глаза.
Определенно, непосредственная юность говорила сама за себя. Даже в походке ее, уже почти женской, не кричащей, еще чувствовалась спрятанная угловатость. Оставшись на дороге, чтоб остановить машину, Олег, улыбаясь и одновременно любуясь, смотрел ей вслед, когда она направилась к таксофону.

… Старая «Волга» мчалась по пустым улицам, жалобно поскрипывая на поворотах и хлябая разбитой подвеской на колдобинах. Их прижимало друг к другу и, словно в капризе?, разъединяло. Преодолевая подкатывающую грусть, Олег нарушил молчание.
- А что, батя-то, суров?!..
Софья успокаивающе посмотрела на него, сдержанно улыбнулась и склонила голову ему на плечо.
- Он у меня правильный… сказала она с откровенной гордостью.
Машина остановилась. Предчувствуя расставание, Олег опять замолчал. И, только у подъезда, когда как в насмешку, прощально мигнули габариты уходящей машины, плохо скрывая огорчение, проговорил:
- Черт возьми! До этажа я могу тебя проводить?…
- Конечно, можете, - она, словно шутя, перешла на «Вы».
- Будешь знать, где я живу…
Они молча вошли в лифт, молча стояли, пока он поднимался, мелькая просветами этажей, и, словно очнувшись, остановились около двери ее квартиры.
- Я с бабушкой живу… - еще раз напомнила она, словно извиняясь и уткнулась в подаренный букет.
Олег молча взял ее руку, прикоснулся губами к ладошке и, словно исправляя свою недавнюю несдержанность, прошептал:
- Все правильно, все хорошо…. Был отличный вечер!…

… Прошел месяц. Он ей звонил, они ходили в кино, блуждали по городу, пешком добираясь до ее дома. Наконец, однажды, встретившись, как всегда вечером, они не сговариваясь, пошли к нему. Своей квартиры у него не было. Жил он у друга и, ощущая возможное для нее неудобство, он неловко пытался шутить, ссылаясь на свою корабельную жизнь. Однако Софью нисколько не смутил его холостяцкий уют, скорее наоборот и, Олег как никогда понял, что он для этой молодой женщины стал важен, о чем пока боялся признаться самому себе. Он почувствовал, что стал кому-то нужен и, не хотел в это верить. Его можно было сравнить с человеком, держащим в руках лотерейный билет с крупным выигрышем, который, не желая верить в свою удачу, вновь и вновь проверяет совпадение номеров и серии, в чем незаметно для себя, находит удовольствие…
Утром, провожая, Софью домой на первом трамвае, Олег испытывал необъяснимое чувство вины. Душа радовалась, а разум напоминал об ответственности перед этим милым, ставшим для него уже дорогим человеком. Они, как в первый день знакомства, вместе поднялись на этаж, но когда подошли к двери квартиры, он не ушел, а решительно нажал на кнопку звонка. На пороге появилась пожилая женщина, лет шестидесяти. Манерно сомкнув замком руки на груди, она с укором обратилась к Софье, не без любопытства оглядывая Олега.
- Софья!.. Ты, голову имеешь?..
Вместо ответа, Софья, состроив невинную мину, показала взглядом на Олега.
- Познакомьтесь, Маргарита Исааковна! Это – Олег Петрович! Мы были в гостях, засиделись. На другом конце города. Пришлось заночевать!.. - а потом, уже с серьезным лицом, спросила:
- Как там Ксюша? Не плакала?..
- Да спит, твоя дочь!.. - женщина сердито, по-стариковски поджала губы и посмотрела на обоих.
- Что это вы мне про гостей… Ты подумай!.. А если бы отец приехал раньше? Ты разве забыла, Соня?!..

Немного позже, спеша к себе домой, чтобы переодеться в форму и не опоздать на корабль, Олег не переставал размышлять о случившемся. В делах амурных – как, порою, иронически, позволял себе говорить, он отметал любое подобие схоластики. Но теперь, заставлял себя думать, думать и, еще раз думать… Жизнь, доселе протекающая на корабельной службе, литературных делах, спорах в местном отделении союза писателей, в еженедельном до глубокой ночи преферансе, была устойчива и размеренна. И если бы можно было исключить развод с женой, после которого прошло уже три долгих года, разлуку с дочерью, то ничего не хотелось менять. Однако, если совсем недавно он был спокоен и уверен в себе, то сейчас обозначилось беспокойство. Олег был рад, что встретил эту красивую, поверившую ему, еще совсем юную женщину. Ему очень хотелось верить в эту удачу, может быть даже – счастье, как порой ему казалось. Но, прожитое не отпускало, «мало ли, - думал он, - пройдет, не нужно только спешить…» Однако с каждой новой встречей он все болезненнее переживал разлуку. Все остальное, кроме Софьи, казалось не таким важным, как раньше, поневоле отходило на второстепенный план.( более принято-на второй план)
Он уже знал, что Софья замужем, но с мужем не живет и собирается подавать на развод. Этот факт совсем не огорчил его. Наоборот – он тайно был рад этому, эгоистично, с каждым разом все больше убеждая себя, что только он сможет оценить ее и сделать самой счастливой. С каждым днем Олег чувствовал себя духовно сильнее, увереннее, ему казалось, что именно сейчас он точно знает, как нужно жить!
Наконец, Софья официально пригласила его к себе домой и представила родителям, уже осведомленным и подготовленным. Их роман уже перестал быть для них тайной. Он держал на руках ее полуторагодовалую дочурку, вспоминал свою, прижимая этот маленький комочек к своей груди и совсем не думал о том, что это чужой ребенок. А через неделю, уже не желая ни в чем сомневаться, решился и написал своим родителям, что встретил человека, без которого не представляет своего дальнейшего существования.

…Прошел месяц. Удачно шли дела. На службе ему предложили вторичную загранкомандировку в качестве советника в одну из юго-восточных стран, в литературных делах он обрел такое вдохновение, какого ему казалось, у него никогда не было. Не желая фильтровать созданное, он понимал, что это в большинстве своем это наброски, эскизы,…- но, мысли, образы были удивительные – почти в каждом, как ему казалось, таилось открытие. Написав несколько законченных стихотворений и рассказ, которые сразу, с первой рукописи, попали в набор, Олег, наконец, вернулся к заброшенной повести, на что уже давно не решался.
Шли дни, недели. Отношения между ними становились все проще. Дело шло, если не к свадьбе, то уж точно к союзу. При каждой новой встрече они серьезно обсуждали будущую совместную жизнь. Все чаще, на правах члена семьи, он оставался у нее дома и, утром, позавтракав бутербродом и чашкой кофе, приготовленными ее руками, целуя перед уходом подставленную щеку и маленькую пухленькую ручку уже проснувшейся дочки, уходил на корабль.
Родители Софьи, не таясь, любовались их счастьем и открыто радовались за всех троих. Ее мама, ещё не старая женщина, в разговорах с Олегом, умиленно складывая красивые, ухоженные руки врача, излучала глазами счастье. Уже не раз, повторяясь, она с удовольствием рассказывала о том, как в детстве, ее дочь убегала прямо из школы к отцу в казарму, уплетала вместе с солдатами пряники, сгущенное молоко и рублевые конфеты-подушечки.
- Это у нашей Софочки, была самая вкусная еда!..» - говорила она с юмором, от которого нельзя было сдержать улыбку.
Отец, в недавнем прошлом, кадровый офицер, педант и аккуратист, участник Хасанских боев, был подчеркнуто сдержанным. Не размениваясь на любезности и терпеливо пережидая длинные женские разговоры, он умело пользуясь паузой, с теплотой в голосе, вставлял: -«Пойдемте, курнем?!» Не скрывая удовольствия от возможного уединения, они выходили на лестничную площадку и угощали друг друга одним и тем же «Беломорканалом». Заводили спокойный мужской разговор о специфике службы на кораблях и в полковой артиллерии, а при обсуждении того или иного политического события, во многом, хоть и осторожно, находили общее мнение…( может быть- приходили к общему мнению)


Уже совсем не оставалось сомнений в будущем. В шутку, словно помогая самому себе освободиться от последних противоречий, он напоминал ей о своем возрасте (Олег был старше Софьи на семнадцать лет). Она мило улыбалась, убеждая, что это очень даже ее устраивает!
Чувствуя себя, рядом с ним, девчонкой, она словно впервые поняла – какой мужчина должен быть рядом с ней. Вместе с тем, Софья боялась сравнивать его со своим мужем, не хотела этого сравнения. Муж был красивей и моложе, но как ей казалось, не было в нем той нравственной зрелости, чувствуя которую, женщина обретает спокойствие, как под надежной защитой, И, все-таки, она его сравнивала. Иногда, глядя на Олега, на его, уже заметно тронутое морщинами лицо, сердцем чувствуя бездонность его прошлой жизни, пугаясь этой глубины, она мысленно ставила его рядом со своим мужем, забывая вдруг все горькое, что ей пришлось с ним пережить. Перед ней вставало два образа: - сила и красота с одной стороны и - мудрость, зрелость, с другой. Первое ее притягивало и раздражало, второе – вселяло уверенность, успокаивало. Софья смотрела на толстые ножки-столбики своей маленькой дочери, отмечая мужнее родство и со скрытым вопросом в глазах, переводила взгляд на Олега. Ей было приятно, когда он брал ребенка на руки, она ревниво прислушивалась к его голосу, обращенному к дочери, и ловила себя на мысли, что боялась услышать в нем фальшь. В эти моменты ей хотелось прижаться к нему, успокоиться, но оскорбленное чувство гордости от прошлой жизни, останавливало. Иногда Софья настораживалась, сдерживала себя, пытаясь, еще раз проверить его искренность по отношению к себе.
Однако жалость брала верх. Если раньше она страдала и желала мужу такой же боли, какую испытывала сама, то сейчас, рядом с Олегом, наоборот – жалела его и, руководствуясь наивной женской добротой, очень желала, чтобы и у него все так же хорошо устроилось…
Иногда ей казалось, что все, что с ней происходит – не более чем сказка. Она вновь настораживалась. Но стоило ей только увидеть вновь спокойное лицо Олега, тревога исчезала, забывалась, уступая место покою и уверенности.
… И в этот раз, утром, после очередной встречи с мужем, и долгого с ним разговора, она шла к Олегу, немного грустная, чтоб вновь поделиться с ним своей жалостью и вновь обрести его защиту.

Всю ночь просидев за печатной машинкой, взбадриваясь крепким чаем и неизменным «Беломорканалом», Олегу очень хотелось быстрее закончить рассказ, который пообещал в редакции к воскресному выпуску газеты и, когда, наконец, была поставлена последняя точка, оставалась только правка, он облегченно выпрямил спину, аккуратно собрал в стопку разбросанную рукопись и, расслабившись, растянулся на диване, представляя, как через пару дней, молча, ожидая ее радость и гордость за себя, протянет ей газету с очередной своей публикацией.
Из приятного забытья его вывел осторожный стук в дверь. Олег встряхнулся от приятных мыслей, резко встал и, мимоходом отметив в зеркале свою двухдневную щетину, нетерпеливо распахнул дверь. На пороге стояла Софья с серьезным и грустным лицом. Она смотрела на него, вопросительно и изучающее. Он провел рукой по своему утомленному лицу, словно извиняясь за свой неряшливый вид и, как при первой встрече почувствовал в своем голосе дрожь:
- Пр-хо-ди!.. Что-то случилось?...
Последнюю фразу он выговорил уже более твердо, с усилием возвращая себя в уравновешенное состояние.
Софья медленно простучала каблучками по половицам притихшей утренней, прокуренной комнаты, осторожно присела в его рабочее кресло и, медленно проведя изогнутой линией пальца по клавиатуре машинки, попросила:
- Дай закурить?
- Только папиросы… - он протянул пачку, одновременно придвигая пепельницу, зажег спичку.
- Пойдет… - сказала она с горечью в голосе и, поморщившись от неглубокой затяжки, добавила, - Муж приходил. Опять…
Олег стоял напротив, внешне скрывая свое напряжение.
Ему вдруг показалось, что он стоит на краю пропасти, на самом краешке и, словно видит приближающийся оползень, который вот-вот сомнет его и потащит за собой…
Сколько раз, он, наедине с самим собой, думал об этом чужом ему человеке, пытался поставить себя на его место. В рассказах Софьи о нем, не смотря на всю их категоричность, он подспудно чувствовал именно ее терпеливую бабью жалость, которая так часто ищет помощи отречься от своей прошлой, горькой любви, но не может этого сделать, пока ее не возьмут крепко за руку и не встряхнут…
В глубине души, он ждал и боялся этого разговора. Боялся, что если он, сейчас, найдет аргументы, которые она ждет от него, которые помогут ей принять последнее свое решение, то уже он, Олег, превратится в такой же объект жалости. Словно попросит чего-то, а не возьмет то, что принадлежит ему по праву!...
Всякий раз, когда она заговаривала о муже, он ловил себя на противоречии по отношению( противоречивом отношении) к нему. Отвечая на ее вопросы, высказывая свое мнение, он словно процеживал все через свою жизнь, вспоминая свою бывшую жену и оставленную дочь. Рассудок как бы побеждал сердце, и он не решался признаться себе в этом. Как много бы он отдал сейчас, чтобы эта молодая женщина, уже любимая им, освободила его от этого груза. Он продолжал стоять, напряженно сомкнув руки на груди, с каждой минутой понимая, что не смотря ни на что, обязан будет сказать ей что-то однозначное, не похожее на все прежние слова.
А она продолжала, спокойно, тихо, рассудительно…
- Полчаса стоял на коленях…. Умолял…. Просит испытательный срок!
Говорит, что не может жить без меня и без дочки. Даже плакал. Противно, жалко, но отец
ведь!..
Он понял, он очень правильно, как ему казалось, ее понял! На мгновение мелькнула мысль – самому опуститься перед ней на колени, крепко обнять ее красивые ноги и найти какие-то слова, чтобы она ничего не меняла. Ведь так было все хорошо, так правильно! Но Олег сдержался, словно мысленно ухватившись за что-то прочное, вдруг с полной ясностью представив, какое решение он должен принять. Несмотря на всю тяжесть и, как ему казалось, невыносимость своего состояния, он вдруг почувствовал, что сильнее ее мужа и что, может быть, когда-нибудь, будет опять начало – самое трудное и неблагодарное, за которое всегда надо отвечать!..
Он с твердым лицом, уже не скрывая свое напряжение, нагнувшись, взял ее под локотки, принуждая встать рядом с собой, и долгим поцелуем прижался к ее губам. Затем, отпрянув, голосом, не терпящим возражения, выговорил как команду:
- Иди к мужу. Все хорошо, все правильно!.. А мне еще нужно поработать немножко. Я тебе позвоню…
Софья непонимающе посмотрела на него, отшатнулась и стянув губы в тугой бантик, растерянно выронив на пол потухшую папиросу, резко повернулась и не оглядываясь вышла из комнаты.

… Олег стоял у окна, смотрел на ее уходящую фигуру, судорожно проглатывал в горле горький комок и молил бога, чтобы она не обернулась. Знал. Не выдержит. Позовет, умоляя ее вернуться и, тогда все полетит к чертям – он превратится в самого слабого и недостойного человека на свете…
Софья не обернулась. Выпустив из руки скомканный кусок занавески, он подошел к столу, поднял стакан остывшего чефирного чая, жадно выпил, метнул в рот папиросу. Затем тихо опустился в кресло, подвинул к себе по ближе печатную машинку и зарядил новый, чистый лист. Немного поразмыслив, одним пальцем, как в далеко ушедшие времена, размеренно выбил: - « Он ей не позвонил…»

август 1987 г.


Вернуться к началу
 Заголовок сообщения: Re: Проза моего друга.
СообщениеДобавлено: 02 июн 2017, 22:04 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Шалаш на корабле
Юрий Кривошеин







Рассказ написан в содружестве с моим бывшем сослуживцем и другом Виктором Чичиным, ныне капитаном 2 ранга запаса, тоже пишущим и создающем великолепные краткие по размеру и замечательные картинки флотской жизни!..


Гомо сапиенс, т.е. человек, как высшее производное мироздания, имеет право справлять естественную нужду достойно. По мере развития цивилизации, начиная с первобытнообщинного строя, это право усовершенствовалось и облагораживалось. Существует мнение и имеет право на жизнь легенда, что именно Великий самодержец всея Руси Петр Алексеевич отучил европейцев от ночных горшков и стали оные по нашему примеру строить нужники.
– А что это у вас за домики такие маленькие?.. – спрашивали голландские послы Петра I, указывая перстами на скворечники, стоящие в отдалении изб где-нибудь на окраине огородов.
– То есть места для справления естественной человеческой нужды! – гордо отвечал им Петр Великий, отыгрываясь, может быть, за техническую отсталость России. – Горшками не пользуемся, дабы не поганить головы невинных ночных смердов и прочих бродяг и не уничижать их непотребно!..
Будет совершенно справедливо отметить, что в Европе этот этап развития уже давно остался прошлом, а Россия, не смотря на самые великие достижения науки и техники, задержалась. Объяснить этот факт, кроме как склонностью русского характера к консерватизму и традициям предков, невозможно. Но справедливости ради, нужно отметить, что все вышесказанное к военно-морскому флоту, во все времена отличавшемуся своим техническим совершенством, не относится. За некоторым исключением. На первых ракетных катерах проекта 205, гальюн, а по сухопутному – туалет или тот самый древний нужник, который и до настоящего времени, как артефакт, используется в наших деревнях и весях, не предусматривался.
Так и представляется картина: шестидесятые годы прошлого века, большой кабинет главного штаба ВМФ, длинный дубовый с зеленным сукном стол, на котором разложены чертежи будущего проекта нового ракетного катера. Стол окружили бравые заслуженные адмиралы – стратеги и ответственные проектировщики во главе с главным конструктором. Утверждение проекта нового корабля в серийное строительство – дело всегда значимое и торжественное!
– А что, отличная боевая единица! Москитный флот!.. Таких три вымпела выпустить в ракетную атаку по данным АВНП, с трех направлений и кирдык авианосцу! – адмирал с гордостью смотрит на красиво выполненные чертежи и на макет корабля, специально изготовленный для такого случая рабочими судостроительного завода. – Будем утверждать!..
Но тут раздается голос какого-нибудь въедливого военпреда. Такие умники всегда лезут со своим мнением в самый неподходящий момент. И вот этот вредный человек, так деликатно, в паузе, с максимальной корректностью, дабы не испортить всеобщего настроения, вставляет:
– Да, вот только гальюна нет, товарищ адмирал!.. Кубрик для личного состава есть, каюты для офицеров и мичманов есть, умывальник и даже камбуз есть! А вот гальюна нет!..
Лицо у флотоводца сразу становиться серьезным, сдвигаются мохнатые брови, и он устремляет вопросительный взгляд в сторону главного конструктора:
– Это ж, как так?.. Без гальюна!?..
Главный конструктор делает простодушное лицо, всем своим видом, театрально придавая вопросу незначимость:
– Так это же ракетный катер, они ж далеко не ходят!.. А по малому можно и с борта справиться, у катерников это в порядке вещей!..
Он с ненавистью смотрит на въедливого военпреда и с содроганием в душе не отрывает взгляд от авторучки, уже готовой поставить утверждающую подпись. Возникшая пауза умирает, как парусная шхуна от залпа главного калибра современного крейсера. Последняя и решающая реплика адмирала разрушает все будущие сомнения:
– Да это же ракетный катер!.. Ограниченная тактическая боевая задача: выскочить по тревоге, нанести ракетный удар, а там уж как бог даст!.. Утверждаем!..
Все. Решение принято, и это звучит, как корабельная команда на ракетную атаку, – не отменить!.. Размашистое перо адмирала проскрипело на тугом ватмане и серийное строительство нового корабля утверждено!..

Именно на таком маленьком, гордом и современном корабле мне пришлось прослужить одиннадцать лет в семидесятых годах уже прошлого века.
…Какими словами можно описать естественное потребное желание человеческого организма?.. Как, наверное, выразились бы наши славные предки – опростаться. Только словами "жить" и "дышать"!.. На ракетном катере проекта 205, как было уже изложено выше – гальюна нет. Данное удобство просто не предусмотрено проектом.
И вот встает такая боевая единица военно-морского флота под бортовым номером "Р-57" погожим летним днем на стенд размагничивания в бухте Улисс, что на Дальнем нашем Востоке. Старшина команды предстартовой подготовки, ракетчик мичман Корсунь – полный и благовидный мужчина цветущих лет, находится в самом шикарном расположении духа.
Он мурлыкает про себя песни советских авторов, он улыбается и жмурится от солнца, с интересом посматривает в сторону близкого пляжа на отдыхающих и тайно любуется поварихой на соседнем судне. Молодая девица, демонстрируя голые ноги и другие тугие прелести, обтянутые тесными шортами и узкой футболкой, устроив себе перерыв от камбузных хлопот, стоит на спардеке. Облокотившись в пикантной позе на леера, она медленно выпускает из маленького ротика сигаретный дым и с любопытством рассматривает грозный боевой корабль…
Однако идиллия продолжается недолго и разрушается как карточный домик с того самого момента, пока мичман не почувствовал где-то ниже поясницы дикую потребность здорового организма. Спустившись с мостика на верхнюю палубу, он понял, что все не так просто. Справа по борту стоит на якоре корабль размагничивания СБР с поварихой, которой он только что любовался, а с левого, на берегу бухты Змеинка, пляж с женщинами и детьми. И вот тут он стал подбирать нужные слова. Как в свой адрес – за свою непредусмотрительность перед выходом на стенд, так и в адрес уже далеко не симпатичной поварихи, которая продолжала нагло курить и, судя по безразличной позе, исчезать с горизонта в ближайшее время не планировала. Потребность освободиться от подпирающего груза возрастала подобно молодому бамбуку, преодалевающему при своем биологическом росте любые препятствия и растущему, как известно, очень быстро. Естественное желание живого организма только усиливалось. Напрасно мичман ходил кругами, в надежде унять и подавить приступы и потуги. Плод как у роженицы по всем законам Создателя, после долгих терпеливых девяти месяцев – требовал выхода! Он уже явственно ощущал, что последние предстартовые схватки уже заканчиваются и вот-вот наступит порог дефекации, когда процесс уже ничем не остановить. Нужно принимать решение. Так иногда бывает у ракетчиков, когда нужно выстреливать, т.е. производить аварийный сброс ракеты уже гудящей в контейнере, дабы не допустить взрыва на корабле. Под пилоткой вспотело, мощные яблочные половинки мичмана в районе седалищного сплетения непроизвольно сжимались, как слесарные тиски в руках мастера. Он с ненавистью смотрел на любопытствующую голоногую повариху и ловил себя на мысли, что если бы сейчас у него в руках был пистолет, то он застрелил бы ее как врага народа, без сожаления и жалости!.. Безутешно, с надрывом беспомощности он процедил сквозь стиснутые, словно в пытке челюсти, мелко постукивая зубами:
– У-уу, сукка-а?! Вылупилась!..– примерно с такими же мыслями он оглядывал отдыхающих на противоположном берегу. Напрасно постанывал и подвывал от своей беспомощности, это только подстегивало и раззадоривало!...
Обычные человеческие слова превращались в междометия, типа «ыын, уухо-хо, бля-аяя»!.. Можно конечно было опуститься за борт – он даже посмотрел с абсурдной надеждой в зеленые морские волны, но вырвалось только опять – «ы-ыым, у-ух-хо, бля-аяя»!.. Шевелиться, а тем более двигаться не хотелось, внутри что-то нагло рычало и требовало выхода на свободу…
Мичман Корсунь мгновенно забыл все песни советских композиторов, которые только что напевал и уже не хотел ничего: он не хотел ни денег, ни пляжа, ни женщин. Он даже не хотел быть первым в очереди на квартиру, перестал думать о сходе с корабля и о заветной холодной кружке пива по пути домой. Он хотел только одного, очень малого и естественного, на что имеет право всякий человек, независимо от его сословия, звания и заслуг! А давление все росло, как и положено по всем законам гидродинамики. Насос работает и задвижку нужно открывать. В противном случае – или шланг лопнет, или что-то внутри треснет… В общем, от испарины размером в утреннюю росу уже скользила на черепе пилотка. Поглядывая вниз, он с опаской смотрел на увеличивающийся в размерах собственный живот и беспомощно ожидал непременного цветка на выходе!..
И тут его помутневший взгляд натыкается на носовую пушку АК 230, вернее, на брезентовый чехол, которым она всегда заботливо укрыта. Катерники соображают быстро. Чехол сдергивается в одно мгновение и, спрятавшись в нем, как в ожившем шалаше Ильича, мичман, на ходу расчехляясь и путаясь в пуговицах и застежках ремня, бежит на корму. А здесь уже привычно, на автомате, как уже не раз бывало в море, только без чехла – одна рука крепко держится за стальную трубу флагштока, другая придерживает все остальное, личное, а обнаженная пятая точка тела рассматривает кильватерную струю!..
– А-уу!.. А-я-яя!.. Фу-ух-ха-ха!.. Бля-аяя!... – неописуемое облегчение, можно даже сказать больше – счастье, охватило и тело, и душу мичмана!..
После чего ему вновь захотелось и денег, и солнца, и женщин и он снова мечтательно задумался об очереди на квартиру и о кружке холодного пива после схода с корабля!..

Эпилог:
На следующем проекте ракетного катера, 205У, гальюн был уже предусмотрен, но по флотской иронии, располагался он в кубрике личного состава. По этой причине его наличие можно было ощущать только виртуально, так как пользоваться им по прямому назначению из-за близкой расположенности к жилой обитаемости было нельзя. В противном случае спать, а уж тем более принимать пищу, морякам приходилось бы на верхней палубе. Боцман по-хозяйски воспользовался свободным помещением и хранил там свой бесчисленный инвентарь. На следующем проекте, 205 М, гальюн располагался в штормовом коридоре. Им уже можно было пользоваться по прямому назначению, за исключением ракетных атак, когда по тревоге все обязаны находиться на своих боевых постах. Да и не пристало в эти священные минуты ракетных залпов думать о житейском!
Плоды цивилизации наконец-то добрались и до моряков-катерников! Естественные человеческие права были восстановлены!

Примечания автора:

АВНП - авиационный выносной наблюдательный пункт, самолет-разведчик, поданным которого наносится ракетный удар при отсутствии собственного радиолокационного контакта с целью.
Гальюн - туалет
Кубрик - спальное помещение матросов
Камбуз - помещение для приготовления пищи
АК - 230 - зенитная автоматическая пушка для отражения воздушных атак, калибр - 30 мм., скорострельность - 2300 выстрелов в минуту
Кильватерная струя - след от винтов корабля на ходу
Шалаш на корабле
Юрий Кривошеин







Рассказ написан в содружестве с моим бывшем сослуживцем и другом Виктором Чичиным, ныне капитаном 2 ранга запаса, тоже пишущим и создающем великолепные краткие по размеру и замечательные картинки флотской жизни!..


Гомо сапиенс, т.е. человек, как высшее производное мироздания, имеет право справлять естественную нужду достойно. По мере развития цивилизации, начиная с первобытнообщинного строя, это право усовершенствовалось и облагораживалось. Существует мнение и имеет право на жизнь легенда, что именно Великий самодержец всея Руси Петр Алексеевич отучил европейцев от ночных горшков и стали оные по нашему примеру строить нужники.
– А что это у вас за домики такие маленькие?.. – спрашивали голландские послы Петра I, указывая перстами на скворечники, стоящие в отдалении изб где-нибудь на окраине огородов.
– То есть места для справления естественной человеческой нужды! – гордо отвечал им Петр Великий, отыгрываясь, может быть, за техническую отсталость России. – Горшками не пользуемся, дабы не поганить головы невинных ночных смердов и прочих бродяг и не уничижать их непотребно!..
Будет совершенно справедливо отметить, что в Европе этот этап развития уже давно остался прошлом, а Россия, не смотря на самые великие достижения науки и техники, задержалась. Объяснить этот факт, кроме как склонностью русского характера к консерватизму и традициям предков, невозможно. Но справедливости ради, нужно отметить, что все вышесказанное к военно-морскому флоту, во все времена отличавшемуся своим техническим совершенством, не относится. За некоторым исключением. На первых ракетных катерах проекта 205, гальюн, а по сухопутному – туалет или тот самый древний нужник, который и до настоящего времени, как артефакт, используется в наших деревнях и весях, не предусматривался.
Так и представляется картина: шестидесятые годы прошлого века, большой кабинет главного штаба ВМФ, длинный дубовый с зеленным сукном стол, на котором разложены чертежи будущего проекта нового ракетного катера. Стол окружили бравые заслуженные адмиралы – стратеги и ответственные проектировщики во главе с главным конструктором. Утверждение проекта нового корабля в серийное строительство – дело всегда значимое и торжественное!
– А что, отличная боевая единица! Москитный флот!.. Таких три вымпела выпустить в ракетную атаку по данным АВНП, с трех направлений и кирдык авианосцу! – адмирал с гордостью смотрит на красиво выполненные чертежи и на макет корабля, специально изготовленный для такого случая рабочими судостроительного завода. – Будем утверждать!..
Но тут раздается голос какого-нибудь въедливого военпреда. Такие умники всегда лезут со своим мнением в самый неподходящий момент. И вот этот вредный человек, так деликатно, в паузе, с максимальной корректностью, дабы не испортить всеобщего настроения, вставляет:
– Да, вот только гальюна нет, товарищ адмирал!.. Кубрик для личного состава есть, каюты для офицеров и мичманов есть, умывальник и даже камбуз есть! А вот гальюна нет!..
Лицо у флотоводца сразу становиться серьезным, сдвигаются мохнатые брови, и он устремляет вопросительный взгляд в сторону главного конструктора:
– Это ж, как так?.. Без гальюна!?..
Главный конструктор делает простодушное лицо, всем своим видом, театрально придавая вопросу незначимость:
– Так это же ракетный катер, они ж далеко не ходят!.. А по малому можно и с борта справиться, у катерников это в порядке вещей!..
Он с ненавистью смотрит на въедливого военпреда и с содроганием в душе не отрывает взгляд от авторучки, уже готовой поставить утверждающую подпись. Возникшая пауза умирает, как парусная шхуна от залпа главного калибра современного крейсера. Последняя и решающая реплика адмирала разрушает все будущие сомнения:
– Да это же ракетный катер!.. Ограниченная тактическая боевая задача: выскочить по тревоге, нанести ракетный удар, а там уж как бог даст!.. Утверждаем!..
Все. Решение принято, и это звучит, как корабельная команда на ракетную атаку, – не отменить!.. Размашистое перо адмирала проскрипело на тугом ватмане и серийное строительство нового корабля утверждено!..

Именно на таком маленьком, гордом и современном корабле мне пришлось прослужить одиннадцать лет в семидесятых годах уже прошлого века.
…Какими словами можно описать естественное потребное желание человеческого организма?.. Как, наверное, выразились бы наши славные предки – опростаться. Только словами "жить" и "дышать"!.. На ракетном катере проекта 205, как было уже изложено выше – гальюна нет. Данное удобство просто не предусмотрено проектом.
И вот встает такая боевая единица военно-морского флота под бортовым номером "Р-57" погожим летним днем на стенд размагничивания в бухте Улисс, что на Дальнем нашем Востоке. Старшина команды предстартовой подготовки, ракетчик мичман Корсунь – полный и благовидный мужчина цветущих лет, находится в самом шикарном расположении духа.
Он мурлыкает про себя песни советских авторов, он улыбается и жмурится от солнца, с интересом посматривает в сторону близкого пляжа на отдыхающих и тайно любуется поварихой на соседнем судне. Молодая девица, демонстрируя голые ноги и другие тугие прелести, обтянутые тесными шортами и узкой футболкой, устроив себе перерыв от камбузных хлопот, стоит на спардеке. Облокотившись в пикантной позе на леера, она медленно выпускает из маленького ротика сигаретный дым и с любопытством рассматривает грозный боевой корабль…
Однако идиллия продолжается недолго и разрушается как карточный домик с того самого момента, пока мичман не почувствовал где-то ниже поясницы дикую потребность здорового организма. Спустившись с мостика на верхнюю палубу, он понял, что все не так просто. Справа по борту стоит на якоре корабль размагничивания СБР с поварихой, которой он только что любовался, а с левого, на берегу бухты Змеинка, пляж с женщинами и детьми. И вот тут он стал подбирать нужные слова. Как в свой адрес – за свою непредусмотрительность перед выходом на стенд, так и в адрес уже далеко не симпатичной поварихи, которая продолжала нагло курить и, судя по безразличной позе, исчезать с горизонта в ближайшее время не планировала. Потребность освободиться от подпирающего груза возрастала подобно молодому бамбуку, преодалевающему при своем биологическом росте любые препятствия и растущему, как известно, очень быстро. Естественное желание живого организма только усиливалось. Напрасно мичман ходил кругами, в надежде унять и подавить приступы и потуги. Плод как у роженицы по всем законам Создателя, после долгих терпеливых девяти месяцев – требовал выхода! Он уже явственно ощущал, что последние предстартовые схватки уже заканчиваются и вот-вот наступит порог дефекации, когда процесс уже ничем не остановить. Нужно принимать решение. Так иногда бывает у ракетчиков, когда нужно выстреливать, т.е. производить аварийный сброс ракеты уже гудящей в контейнере, дабы не допустить взрыва на корабле. Под пилоткой вспотело, мощные яблочные половинки мичмана в районе седалищного сплетения непроизвольно сжимались, как слесарные тиски в руках мастера. Он с ненавистью смотрел на любопытствующую голоногую повариху и ловил себя на мысли, что если бы сейчас у него в руках был пистолет, то он застрелил бы ее как врага народа, без сожаления и жалости!.. Безутешно, с надрывом беспомощности он процедил сквозь стиснутые, словно в пытке челюсти, мелко постукивая зубами:
– У-уу, сукка-а?! Вылупилась!..– примерно с такими же мыслями он оглядывал отдыхающих на противоположном берегу. Напрасно постанывал и подвывал от своей беспомощности, это только подстегивало и раззадоривало!...
Обычные человеческие слова превращались в междометия, типа «ыын, уухо-хо, бля-аяя»!.. Можно конечно было опуститься за борт – он даже посмотрел с абсурдной надеждой в зеленые морские волны, но вырвалось только опять – «ы-ыым, у-ух-хо, бля-аяя»!.. Шевелиться, а тем более двигаться не хотелось, внутри что-то нагло рычало и требовало выхода на свободу…
Мичман Корсунь мгновенно забыл все песни советских композиторов, которые только что напевал и уже не хотел ничего: он не хотел ни денег, ни пляжа, ни женщин. Он даже не хотел быть первым в очереди на квартиру, перестал думать о сходе с корабля и о заветной холодной кружке пива по пути домой. Он хотел только одного, очень малого и естественного, на что имеет право всякий человек, независимо от его сословия, звания и заслуг! А давление все росло, как и положено по всем законам гидродинамики. Насос работает и задвижку нужно открывать. В противном случае – или шланг лопнет, или что-то внутри треснет… В общем, от испарины размером в утреннюю росу уже скользила на черепе пилотка. Поглядывая вниз, он с опаской смотрел на увеличивающийся в размерах собственный живот и беспомощно ожидал непременного цветка на выходе!..
И тут его помутневший взгляд натыкается на носовую пушку АК 230, вернее, на брезентовый чехол, которым она всегда заботливо укрыта. Катерники соображают быстро. Чехол сдергивается в одно мгновение и, спрятавшись в нем, как в ожившем шалаше Ильича, мичман, на ходу расчехляясь и путаясь в пуговицах и застежках ремня, бежит на корму. А здесь уже привычно, на автомате, как уже не раз бывало в море, только без чехла – одна рука крепко держится за стальную трубу флагштока, другая придерживает все остальное, личное, а обнаженная пятая точка тела рассматривает кильватерную струю!..
– А-уу!.. А-я-яя!.. Фу-ух-ха-ха!.. Бля-аяя!... – неописуемое облегчение, можно даже сказать больше – счастье, охватило и тело, и душу мичмана!..
После чего ему вновь захотелось и денег, и солнца, и женщин и он снова мечтательно задумался об очереди на квартиру и о кружке холодного пива после схода с корабля!..

Эпилог:
На следующем проекте ракетного катера, 205У, гальюн был уже предусмотрен, но по флотской иронии, располагался он в кубрике личного состава. По этой причине его наличие можно было ощущать только виртуально, так как пользоваться им по прямому назначению из-за близкой расположенности к жилой обитаемости было нельзя. В противном случае спать, а уж тем более принимать пищу, морякам приходилось бы на верхней палубе. Боцман по-хозяйски воспользовался свободным помещением и хранил там свой бесчисленный инвентарь. На следующем проекте, 205 М, гальюн располагался в штормовом коридоре. Им уже можно было пользоваться по прямому назначению, за исключением ракетных атак, когда по тревоге все обязаны находиться на своих боевых постах. Да и не пристало в эти священные минуты ракетных залпов думать о житейском!
Плоды цивилизации наконец-то добрались и до моряков-катерников! Естественные человеческие права были восстановлены!

Примечания автора:

АВНП - авиационный выносной наблюдательный пункт, самолет-разведчик, поданным которого наносится ракетный удар при отсутствии собственного радиолокационного контакта с целью.
Гальюн - туалет
Кубрик - спальное помещение матросов
Камбуз - помещение для приготовления пищи
АК - 230 - зенитная автоматическая пушка для отражения воздушных атак, калибр - 30 мм., скорострельность - 2300 выстрелов в минуту
Кильватерная струя - след от винтов корабля на ходу


Вернуться к началу
 Заголовок сообщения: Re: Проза моего друга.
СообщениеДобавлено: 02 июн 2017, 22:07 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Вечная память
Юрий Кривошеин
Фронтовику - отцу, Кондратьеву Александру Николаевичу, посвящаю!

Еще утром, оправляясь и замороженным взглядом наблюдая, как плавится и парит уже поддёрнутая октябрьским инеем трава, стряхивая последние остатки сна, лейтенант Кондратьев обратил внимание на двух солдат, которые поодаль с каким-то мужицким усердием копали яму. Не малые саперные, а добротные штыковые лопаты легко разрезали еще не замершую донскую землю, иногда позванивали об камни и во всех этих мирных и совсем не военных звуках, уже забытых, чувствовалась обреченность. Лейтенант обратил внимание на свежую форму солдат. Кожаные ремни, кирзовые сапоги, гимнастерки из свежего камвольного сукна по сравнению с брезентовыми ремнями, обмотками и формой его подчиненных, выгоревшей, забуревшей, прокопченной от окопной земли, пота и дыма, выглядели парадными, словно и не нюхали еще эти солдатики войны. Он хотел было подойти и спросить, мол, что это мы роем, да что-то его остановило, как холодок в груди пробежал…
Сзади кто-то тихо хлопнул его по плечу:
- Пойдемте товарищ лейтенант, нечего тут смотреть!..
Ординарец, сорокасемилетний сибиряк, вытащил из кармана сухарь и протянул его лейтенанту.
- Ну что это Вы, сами ешьте, Иван Кузьмич! – лейтенант как-то безвольно возмутился. Трудно было отказываться, от голода подташнивало и ныло под ложечкой. Вот уже пять суток шел батальон, а точнее его остатки после прорыва из окружения, маршем без передыха и давно уже стерся из памяти запах походной кухни. Брели солдаты по пыльной донской степи, подгоняемые командирами и еще не забытым страхом окружения, изнуренные не только смертельной усталостью, но и долгим молчанием и каким-то необъяснимым, словно скрываемым от посторонних глаз животным счастьем. Не остались они, лежать брошенными и не погребенными на родной земле и не оказались они во вражеском плену, что было бы еще горше, чем безвестная смерть в бою. Это была их первая ночевка, когда повалились все, как подкошенные, с тупым равнодушием на остывающую осеннюю землю, постелив под гудящие от усталости тела раскатанные шинели и подперев головы давно уже пустыми вещмешками…
- Берите, берите!.. У меня еще есть, Вы человек не курящий – табачок нам, а Вам вот сухарик, для витаминов…
Действительно, Кондратьев не курил, всегда делился своим офицерским пайком, а уж табак, так и весь отдавал солдатам. Но когда это было, подумал он и покорно взял из руки ординарца маленький в пол ладони огрызок и положил его в рот – вкус печеного хлеба даже заставил невольно улыбнуться…
- Костры разрешили развести. Нарвал я листьев брусничьих, так что сейчас кишки погреем…
Сержант шел немного позади, словно умышленно уводя лейтенанта от раздумий и места, где только что сыпалась земля и обозначалась чья-то могила.

… У костра сидели молча. Какая-то особенная грусть зависла под светлеющим утренним небом, от которой порой нет у солдата никакого выхода, кроме как вспоминать только о своем, родном и с не иссыхающей мыслью – когда же это война кончится? А если и кончится, то каждый понимал всем сознанием своим, что как просто не дожить до этого дня. Тянулась и словно душила эта ватная тишина, только изредка нарушаясь тихим говорком.
- А как там Пашка, что вчера руку изувечил?.. – как-то осторожно и словно из далека прозвучал вопрос.
Лейтенант вспомнил, как его земляк, который становится на фронте родным не меньше чем брат – старший сержант Иванцов, вчера разряжал гранаты и как выскользнул запал, и щелкнула глухо чека, и как рвануло под ладонью, которой Пашка попытался прикрыть взрыв. Вспоминал лейтенант, как перевязали изуродованную кисть и как матерился Пашка от своей неуклюжести, совсем, казалось, не обращая внимание на боль и кровь, которая бурыми пятнами на земле все еще напоминала о происшедшем. Кондратьев, словно изучая, посмотрел на отметины на коре сосны и на кровяной лоскут, оторванный впопыхах от своей нижней рубашки.
- Дык, как, ушел он в лазарет, так и все…
Лейтенант оглянулся и с вопросом посмотрел на солдата, который безразлично закручивал самокрутку, словно и не говорил этих слов.
- Политрук с ним пошел, помните, ну тот, что к нам пристроился. С другой части он, там вроде, никто не вышел… – это уже произнес другой, словно о чем-то давая всем понять, как об известном только ему одному.
- Разберутся!.. – Мы Пашку все знаем, не умышленно это он…
Это вступил в разговор Кузьмич, а про себя почему-то вспомнил землекопов, от которых недавно уводил своего лейтенанта.
Чем бы еще продолжился этот начатый, было и совсем не легкий разговор, если бы вдруг не появился тот самый политрук, которого только, что вспомнили. Молоденький офицер как-то неловко одернул гимнастерку, словно отряхиваясь от чего-то невидимого и тонким еще юношеским голоском, прокричал:
- Всем на построение!.. – при этом он махнул рукой на поляну, которая уже просвечивалась из балки первыми лучами солнца сквозь заросли горного вяза и дубков, и неспешно побрел, словно указывая за собой путь.

…….. Батальон стоял буквой «П». В середине, на выходе строя, словно из подковы зияла яма, с еще не обсохшей по бокам землей. Спиной к могиле стоял Пашка, без гимнастерки, в нижнем белье и его лицо почти не выделялось на фоне бело-грязной рубахи. Поодаль от него, в стороне, стоял майор в синих галифе и таким же околышом на фуражке и громко, со значительностью, выделяя каждое слово, зачитывал приговор. Слова эхом поднимались в небо, и словно затухая в кромках деревьев, как камни падали в молчаливый строй. «… за членовредительство и уклонение от священного воинского долга по защите нашей Родины…» Кондратьев с каким-то непонятным любопытством, ощущая каждый стук своего сердца, которое, как ему казалось, стучало так громко, что отдавалось в ушах, смотрел на товарища остановившимся взглядом и с каким-то обреченным усилием пытался расшифровывать, о чем пытался сказать Пашка: - «Нет, нечаянно я, не хотел!..». Голоса его не было слышно, беззвучно шевелились его обескровленные губы и только было заметно, как по-рыбьи открывалась черная дырка рта, словно в немом кино, перед такой несправедливой и лютой смертью, лишили его права произнести свои последние слова…
Залп трех винтовок разрезал воздух, а Пашка упал, словно дернули его внезапно за ноги невидимой веревкой. Тело медленно, почему-то именно так показалось, сползло в яму, и звук удара об землю глухо отозвался из глубины. Выстрел из ТТ прозвучал уже почти не слышно. «Зачем это?..» - почему-то подумалось лейтенанту. Майор отошел от могилы, деловито засунул пистолет в кобуру и многозначно оглядев строй, не прокричал, а как-то тихо скороговоркой проговорил:
- «Вот, с каждым будет, и ни какой пощады!..
Команду: - «Разойдись!..» как будто никто и не услышал, все продолжали стоять и только после повторного: - «Кому не ясно!..», - стали медленно расходиться, с каким-то скрытым страхом оглядываясь, как бодро засыпали солдата еще не высохшей парной землей.

…….. Два человека сидели на кухне. Один моложавый капитан-лейтенант, другой уже стареющий и совсем седой мужчина.
- Слушай, пап, но он же был не виноват. Неужели все было так, скоро, и не могли разобраться?!..
Голос сына прозвучал с такой уверенной правотой, словно наперед отрицал какие-либо возражения.
Отец отвернул взгляд в сторону, словно восстанавливая в памяти далекие фронтовые годы.
- А как ты хотел?.. Знаешь, сколько было самострелов?.. Обычно через булку хлеба стреляли, чтобы ожога не было… По разному… А бежали мы, сын, в первый год от немца, как от чумы и, извини, в штаны делали, во как было! Такая машина перла, казалось нам тогда, и не справимся никогда… А все ж одолели!...
Отец задумался, словно пытаясь еще что-то вспомнить и продолжил:
- А Пашку я знал, как брата, с одного котелка ели. Он земляк мой был, из Рассказово. Я-то с Тамбова, совсем рядом… Не-е-е-т, не мог он, конечно, специально себе руку спортить, не тот он был человек!.. Верю ему до сих пор, как себе!..
- Ну и как, чем можно оправдывать такое?.. – сын опять пытливо и почти со злостью посмотрел на почти голубую седину отца, как-то сверху вниз.
Но отец молчал, задумчиво глядя куда-то в сторону, словно хотел еще раз увидеть своего фронтового друга.
- А, наверное, этой самой победой, как говориться, одной на всех!..
Он, наконец, повернулся к сыну, долгим и любящим взглядом посмотрел на него, словно также пытаясь его запомнить:
- Давай-ка, налей… Помянем Пашку, и пухом ему та земля донская, и – Вечная память!..
Они выпили, и каждый задумался о чем-то своем, и никому из них уже не хотелось больше ни задавать вопросов, ни отвечать на них…


Июнь 2015 г.


Вернуться к началу
 Заголовок сообщения: Почитать.
СообщениеДобавлено: 20 дек 2018, 16:40 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Интересно. и про охоту, и про природу, и про рыбалку.
Цитата:

Поездка к сахалинским аборигенам

Автор/Редактор: Aborigen


Эти события произошли весной далекого 1983-4 года на западном побережье Сахалина...

После окончания института я решил с семьей поехать на самый Дальний Восток -- Сахалин. Были и другие привлекательные по «бабкам» варианты, все-таки я был, ИМХО уже зрелым спецом. На Сахалине я сразу же попал на вновь строящийся объект - цех ТВ в составе ст. Орбита и мощного ТВ ретранслятора в одном из районных центров. Для молодой нашей семьи трех комнатная квартира тогда была настоящим подарком. Вначале я работал старшим инженером по эксплуатации всего ТВ комплекса. Было интересно несколько лет работать в молодом коллективе. Без ложной скромности могу поставить себе в актив то, что наш цех был одним из самых "крепких" по эксплуатации и качеству ТВ вещания. Когда я «созрел» до начальника цеха ТВ, мне стало скучно... Захотелось проявить свои знания и профессиональный опыт в более серьезной работе.



Виктор Маркевич - мой коллега и один из самых толковых специалистов...


Игорь Кохановский - сегодня нач. цеха ТВ

В то время я работал уже начальником крупного (по сахалинским понятием) узла связи в одном из районов и отвечал практически за все виды связи - от почтовой и ТВ до «глушилок» вражеских голосов капиталистического мира. Партия и Правительство неустанно «заботились» о том, чтобы «тлетворное» влияние ненавистного процветающего Запада не отравляло сознание русского народа...



Вспоминаю одну из многочисленных историй в этот период...


Как-то мне пришлось выехать в самый отдаленный угол «подотчетного» района, чтобы доставить туда почту и газеты. Обычно связь осуществлялась летом по побережью Татарского пролива, зимой - «малой» авиацией. Но были периоды, когда не было никакой дороги - ни по воздуху, ни по Земле. Тогда отдельные поселки на короткое время оставались без руководящей и направляющей роли КПСС - этого не могла допустить Власть...



Созвонившись предварительно с директором оленеводческого совхоза п.Виахту, я выехал на Уазике до ближайшего поселка, куда еще можно было пробраться по нормальной дороге. Там меня уже ждал вездеход с трактором, а ехать нужно было еще несколько десятков км по морскому отливу. Водители этой техники на мой вопрос - почему еще к вездеходу полагается трактор, ответили, что по берегу лежит беспорядочно очень много льдин, и одному вездеходу просто не одолеть эту очень тяжелую дорогу. Так и оказалось в дальнейшем. В вездеход мы загрузили пачки с газетами и письмами. Уже несколько раз я преодолевал эту трудную дорогу на различных вездеходах, однако, мы не представляли какие трудности нам предстояло пережить в дальнейшем. Несколько км мы проехали довольно быстро, а потом началось...


Вездеход довольно шустро выбрался на песчаный берег, я выглянул из под тента: впереди были сплошные льды, только в некоторых местах я заметил проблески воды. Кругом было еще полно снега, я был знаком с сахалинскими особенностями: по мокрому снегу в этот период не было никакой возможности проехать на нашем вездеходе хотя бы пару-тройку км. Мокрый снег плотно забивал трансмиссию, «гусянки» натягивались и звенели от напряжения, поэтому часто двигатель не справлялся с непомерной нагрузкой и глох. Хотя совсем недавно вездеход с трактором прошли этот путь, на берегу практически не было видно никаких следов.



Сразу же путь нам преградили хаотично лежащие по берегу льдины. Не было никакой возможности их объехать, поэтому приходилось трактором вначале расталкивать их в стороны и, только после этого вездеход показывал свои ходовые качества. Причем, это было похоже на фильм ужастиков. Иногда мы просто застревали среди ледяного нагромождения и без помощи трактора не могли тронуться с места. Несколько раз срывались с ледяных айсбергов и со всего маха ударялись о землю. Казалось, вездеход вот-вот развалится на составные части, и мы навсегда останемся в этом ледяном царстве. Но отечественная техника, как ни странно, все это выдерживала и конечно, «водилы» знали свое дело просто великолепно...

Хочу добавить, что вместе со мной была на «борту» одна пожилая женщина - бухгалтер из областного центра. Ее начальник, очевидно, очень "умный", отправил в столь рискованную командировку ревизора преклонного возраста в оленеводческий совхоз. Наверняка, он подумал: директор ни сном ни духом не подозревает о предстоящей проверке финансовой деятельности, поэтому его можно «взять голыми руками»...



Наконец, мы добрались до поселка Виахту (переводится с нивхского языка, как «залив морских пиявок» или «озеро с морскими моллюсками»)... Я уже несколько раз подумал, что эта «космическая» дорога никогда не закончится, от гула мощного вездехода я почти оглох, на мою попутчицу просто нельзя было смотреть без сострадания. Ей-то зачем такие страдания в таком возрасте, если я - молодой и здоровый 35-летний мужик, уже на пределе...



В голове у меня гудело, все тело просило отдыха, как-будто после жестокого избиения палкой, когда мы достигли, наконец, цели нашего такого экстремального путешествия. Однако в качестве бонуса нас ждал прилично накрытый стол у гостеприимных хозяев и как-то неприлично было показывать свою слабость. После небольших расспросов с обеих сторон и ужина я как убитый рухнул на кровать и проснулся только под утро. Леонид Федорыч -- директор совхоза, у которого я остановился, был уже давно на ногах и первым его вопросом было: - « Какие мои дальнейшие планы на будущее...» Я ему сказал, что располагаю примерно неделей и надеюсь, что мы не будем сидеть дома и плодотворно его проведем. Это директора очень обрадовало, так как он планировал поехать к своим пастухам на север и отвезти им кое-что из еды, газеты которые я привез, были очень кстати тоже. На том и порешили и весь оставшийся день посвятили подготовке к предстоящей поездке.



В Виахту проживали в основном нивхи и ороки, которые занимались оленеводством и рыбалкой. Этот малочисленный народец был собран в таких небольших поселках по всему Сахалину и вымирал постепенно от голода, холода, болезней и «огненной воды» под неослабевающей заботой партии и правительства, неустанно контролирующей и регулирующей этот процесс. Аборигены Сахалина постепенно забывали, как жили их предки до прихода советской власти. Они перестали кочевать, часто их принуждали заниматься несвойственной им работой, вплоть до посадки картошки и других овощей в зоне «рискованного» земледелия...



Чтобы придать этому процессу благопристойный вид, северный народец был организован в колхоз и присматривал за полудикими северными оленями, круглый год пасущимися в тайге. Остальные люди жили в поселке и развлекались кто чем может... Аборигены получали какую-то нищенскую зарплату, обычно которая пропивалась сразу в первый же день, многие «гиляки» затем брали в кредит различные вещи в местном «шопе» (стиральные машины, холодильники, телевизоры и т.д.), которые пропивались также затем за бесценок. В общем, шел «нормальный» процесс по снижению численности этих народностей севера, впрочем, как и всего российского населения...

История северного Сахалина.

Однако увлёкшись обзором удивительных историй казаков, мореплавателей, учёных и других людей, мы как-то уж совсем забыли про коренное население Сахалина – нивхов, айнов, эвенков и ороков. Кому как не им суждено было первыми пройти по оврагам между заливами Кету и Уркт. Неужели они не ставили здесь своих стойбищ, не кормили медведей в клетках, не пасли оленей?! Туземцы – неприхотливые люди, хозяева этих мест, вот кто мог, и должен был построить здесь первые жилища и дать начало новому городу! Анализируя записи Штернберга, Пилсудского, Штейгмана, метрические книги и прочие документы, можно составить следующую картину жизни и быта аборигенов Северного Сахалина.



В гостях у В.М.Санги- Вождя нивхского народа 2013



К концу XIX – началу XX века в северной части острова в основном проживали четыре туземных племени – нивхи, эвенки, уйльта и якуты.



Самое многочисленное из них – нивхи (гиляки). Они были расселены по всему острову. Жили в стойбищах на морском побережье и по берегам рек. Стойбища делились на зимние (зимники) и летние (летники). Основным типом жилища гиляков была юрта – построенный из тонкого леса сруб, помещённый в вырытую в земле квадратную яму глубиной около двух аршинов. Из тех же жердей выполнялась крыша конусоидальной формы, покрытая корьем и мхом. В вершине крыши – отверстие для выхода дыма. Вход в юрту с подветренной стороны обычно заслонялся деревянным щитом. Внутри юрты вдоль стен делались нары, в центре – домашний очаг, который давал тепло, и на котором готовили пищу. Санитарное состояние нивхского жилища можно было оценивать как «неудовлетворительное» – всюду сажа и копоть. Ввиду того, что количество зимников гораздо меньше, чем летников, часто несколько соседних стойбищ имели общие зимники. В этом случае в юртах зимою набивалось непозволительно много народа. На нарах гиляки коротали почти всё холодное время. Здесь они спали, ели, работали и отдыхали.



Летники – это правильнее сказать, более или менее, приспособленные под жильё амбары – так называемые «цехаузы». Основу питания, как самих нивхов, так и их собак – составляла рыба в свежем и особенно вяленом виде (юкола). Юкола – это самый главный предмет питания гиляков. Её употребляли одну, с жиром, с ягодами и т.д. Важную составляющую в их рационе представлял и нерпичий жир. Из мяса излюбленным лакомством являлась – медвежатина. Кроме того – собачатина, куропатки, чайки, гуси. Знаменательными событиями в жизни нивхов являлись праздники, которых всего было два: «зелёный» и «медвежий». Первый праздновался в апреле (конец зимы – начало лета). Второй, о котором уже упоминалось в первой главе, происходил, когда выкормленного в стойбище медведя убивали. На этот праздник съезжалась вся округа и проходил он в торжественной обстановке.



Брак в «юридическом» понятии нивхов заключался в том, что жених (или отец жениха) был обязан выплатить выкуп (калым) семье невесты. Воля девушки при заключении брака почти не играла роли. Довольно часто бывали случаи, когда невесте – 12-16 лет, а жениху 40-60. Вообще, роль женщины в общественной жизни стойбища или юрты была чрезвычайно мала. Её дело: готовить пищу, шить одежду, грести в лодке, ну и, конечно рожать детей.


Эвенки (тунгусы), в отличие от нивхов и айнов – кочующий народ. Их было гораздо меньше чем нивхов. Кочевали они небольшими группами, в основном, в районах восточного побережья Сахалина, в бассейнах рек Ныш, Вал, Гаромай, Пильтун, Сабо. Несколько меньше тунгусов на западном побережье – в районах рек Вияхту, Ванги, Тык и др.



Утром мы быстро собрались, вездеход был уже под окнами с полностью заправленными баками. Все в поселке уже знали, что директор сегодня вместе с одним из районных руководителей т.е. со мною уезжает в тайгу на несколько дней в тайгу, поэтому в конторе толпились, наверное, все жители этого небольшого поселка. Леонид Федорович довольно бодро разобрался со всеми «просителями» авансов и другими вопросами. Отдав последние распоряжения, Федорыч залез в кабину, и мы покатили на вездеходе на север. Нам предстояло проехать по сахалинскому побережью несколько десятков километров. Нужно сказать, что я перед этой поездкой запасся зимними удочками и различными блеснами в надежде, что смогу их достойно применить в этом медвежьем углу. Вместе с моими друзьями мы иногда выбирались в эти дремучие и малопосещаемые таежные места.



Особенно удачной рыбалка была по первому льду и, разумеется, поздней весной. Местные рыбаки на севере Сахалина часто устанавливали на берегу речек большие палатки из брезента с печкой, которые стояли всю зиму. Желающие могли приехать самостоятельно в такое временное жилище и половить рыбу с ночевкой или без нее. Иногда только за один день рыбалки можно было поймать пару-тройку мешков свежей рыбы. Такая рыбалка могла поразить любое воображение, особенно, когда появлялись проталины во льду, можно было хорошо увидеть рыбу в воде. Достаточно было бросить блесну в это скопище кунджи или гольца, как следовала моментальная поклевка. Иногда удавалось обмануть довольно редкую рыбу для западного побережья - сига или сахалинского тайменя.



Я не прогадал, наверное, в этот раз со своими снастями т.к. через пару часов мы уже были на первой приличной речке с местным названием Тык. Пробовали бурить, но, лед оказался гораздо толще, чем мы предполагали вначале. Пришлось вначале поработать топором, затем ледобуром, и наконец, появилась водичка. Рыбаки поймут мое состояние, когда приезжаешь на абсолютно незнакомую таежную речку, которая практически редко посещаема местными рыбаками, и ждешь небывалого успеха. Так и оказалось на самом деле. Лунки мы кое-как пробурили на излучине речки, причем длины бура не хватило, пришлось еще примерно полметра льда вырубать топором. С надеждой я размотал свою снасть и опустил в лунку. Нет, так не бывает... Буквально через несколько взмахов удильника у меня что-то «село» на блесну серьезное. Однако, леска у меня была 0,6 мм и я не сомневался в ее крепости...

После непродолжительной борьбы на льду закувыркался красавец ленок около 3-4 кг, это очень красивая и вкусная хищная рыба из семейства лососевых. Речка в этот раз нас не разочаровала, правда, у Федоровича получалось почему-то немного хуже чем у меня, но общими усилиями мы «накосили» штук 10 приличных экземпляров. Поклевки были нечастыми, но результативными. Слегка отрегулировав рыбье поголовье, мы с чувством выполненного долга двинулись дальше...


В одном месте мы проехали мимо одинокой нежилой избушки, внутри которой висела половина туши оленя. Очевидно, пастухи использовали ее как промежуточное жилье, используемое только в случае крайней необходимости, когда непогода помешает или станет трудно дойти до основного лагеря. В избушке была конечно печка с небольшим запасом дров и продуктов, но мы намеревались сегодня в любом случае достигнуть намеченного пункта и не теряя времени двинулись вперед. Вскоре мы уже были на месте. Вездеход резко остановился возле ближайшей палатки, и водитель выключил зажигание. Сразу же стало необычно тихо, только матерые, похожие на волкодавов собаки кружились рядом с "железякой"и изредка лаяли на нас. Наверняка умные помощники пастухов были знакомы с подобным транспортом... Но это была не агрессия, собаки у оленьих пастухов просто выражали свои положительные эмоции, увидев незнакомых людей на стане. Я тоже вылез на свет божий из кузова и увидел вокруг несколько палаток из брезента, также подходящих к вездеходу низкорослых людей в меховых кухлянках. Это были пастухи-ороки, которые уже несколько месяцев жили в тайге и заботились всю зиму о стаде совхозных оленей. Старики степенно и с достоинством поздоровались сначала со своим директором, затем со мной и водителем вездехода.



После коротких расспросов о дороге и малозначащих деталях нас провели в ближайшую палатку и предложили располагаться, кому где нравится. Я оказался первый раз в такой обстановке и мне было буквально все интересно. В лагере был относительный порядок, неподалеку возле каждой палатки лежали короткие сушнины для печки, возле одной из них я заметил половину разделанной туши оленя. Палатка была довольно просторной, прямо посередине стояла небольшая печурка, раскаленная докрасна. На ней стояла большая кастрюля и в ней что-то "булькатило", и довольно вкусно пахло. Как оказалось: нас ждали и к нашему приезду готовилась свежая оленина. Пол в палатке был устлан хвойными ветками и поверх застелен оленьими шкурами. Палатка была двухстенной, особую надежность обеспечивали несколько остроганных шестов скрепленных между собой ремнями, вот в таком жилье пастухи жили всю зиму при 40 градусных морозах. Я расположился неподалеку от печки и, наконец, смог даже с некоторым комфортом отдохнуть на таком экзотическом ложе. Все-таки дорога была довольно утомительной, и все тело требовало отдыха. Нашего водителя вездехода молодые пастухи увели сразу в свою палатку. У них были свои разговоры...


В соответствии с таежным сахалинским гостеприимством, гостей нужно вначале накормить и напоить чаем. Только после этого можно приступать к неторопливой беседе и расспросам про Житье-Бытие. Перед нами были поставлены довольно объемные алюминиевые чашки, в которых была налита «юшка», сверху плавало несколько листиков «лаврухи» и лука, и было очень много мяса. На какое-то время все разговоры затихли за столом, все сосредоточились над своими чашками. Было, действительно, очень вкусно, я не «мясоед», но считаю, ИМХО, нет ничего на Природе замечательнее охотничьей похлебки из оленины. Старейшины внимательно следили, чтобы наша посуда не оставалась пустой, все кости можно было бросать прямо напротив входа в палатку. Чуть позже они будут с благодарностью употреблены в пищу вечно голодными собаками. Я одолел в охотку пару чашек очень ароматной и вкусной «юшки», с превеликим удовольствием справился с несколькими кусками не менее вкусного мяса. Особенно вкусными мне показались нежные ребрышки. Я уже слышал об искусстве таежников за столом, но только впервые увидел, как они орудуют своими короткими ножами за едой. Схватив кусок мяса крепко своими зубами, каждый абориген коротким и точным движением отсекал мясо у самых губ, тщательно его пережевывал и проглатывал, после чего запивая похлебкой, затем вновь пускал в ход свой острый нож. Несколько движений, и вот уже очищенная полностью от мяса кость летит в сторону, теперь можно брать следующий кусок... Фокусники да и только. Да, с такими «едаками» нельзя «щелкать клювом», иначе останешься голодным...



Наконец, подошло время перейти к ароматному чаю. Разумеется, мы знали хорошо, что этот напиток у аборигенов, самый необходимый в Жизни, поэтому на стан привезли достаточно этого продукта. Заваривают чай обычно прямо в чайнике, с великим наслаждением аборигены (и мы разумеется) тянули через свои губы обжигающе горячий терпкий напиток. Таежники, как правило, не уважают слабо заваренный чай, который должен быть по цвету очень темным и крепким, особым почетом пользуется чай ароматный. Это добиваются веточками смородины, листиками малины и брусники, корешками и плодами шиповника и т.д. В этот раз я привез с собой достаточно сухих кустиков чебреца, дишицы, мелисы и т.д. Аборигены оценили аромат и букет, который присутствовал в напитке, т.к. уже давно использовали в качестве заварки только березовую чагу.



Естественно, после продолжительного ужина старики сразу «навалились» на своего директора с расспросами, и начались всевозможные вопросы про деревенские новости. Конечно пастухи узнали, что мы привезли также и газеты с журналами, т.к. со свежей информацией у них были трудности, в то далекое время еще не было интернета и мобильной связи. По дороге сюда я узнал от директора, что у пастухов есть даже партячейка, так что руководящая и направляющая роль партии доставала в то время и до таких медвежьих углов. Когда первое любопытство было удовлетворено, и все узнали деревенские новости, Леонид Федорович начал рассказывать всевозможные анекдоты, причем, в первый раз я увидел таких благодарных слушателей. Любой даже самый «бородатый» анекдот шел, что называется на «ура». Степенные мужики искренне и от всей души смеялись прямо как дети до слез и просили следующий анекдот или историю. Меня немного разморило в тепле и я «кемарил» под анекдоты и дружный смех. Наконец, рассказчик иссяк полностью и попросил меня поддержать его, т.к. благодарные слушатели просили еще дальнейшего продолжения этой ночной культурной программы. Ведь не часто к ним приезжает директор и потчует их анекдотами, также я был для них свежим источником информации. Пришлось напрячь свои извилины и вспомнить кое-какие анекдоты тоже.



Увеличить, кликни на фото

Особенно пришелся по душе пастухам анекдот про девушку, даже не анекдот, а просто одно выражение в нем. Короче, сидит парень с девушкой на скамейке и про любовь шепчет, а сам потихоньку ее коленки гладит. Она ему говорит на это: «Не думай...» Он продолжает свое дело и добирается до целомудренных трусиков и сажает ее к себе на коленки. Девушка тихонечко говорит: « Не мысли...» Ну, парень снял ее трусишки и насадил девушку на свое мужское достоинство. Девушка и говорит парню наконец: «Ну это и не к чаму...» После этого долгий смех сотрясал своды нашей палатки. Можно представить, как развили в собственном воображении эту сценку мужики, которые давно уже не имели контактов с милыми дамами. Как-то после этого маленького анекдотика активность наших слушателей пошла на убыль и мы начали устраиваться на отдых. Сразу скажу, лично я спал как убитый после трудной дороги, несмотря на приличный мороз снаружи.



Утром был как огурец, и буквально после первого моего вопроса- не помню по какому поводу, услышал: «Ну, это не к чаму...». С чувством юмора у пастухов было все в норме. И эта присказка сопровождала нас два последующие дня, которые мы провели у наших гостеприимных хозяев. Как я уже сказал, по дороге нам удалось подловить немного рыбы. А стол у нивхов был преимущественно из мяса, поэтому на следующий день на столе у нас была уха из голов ленка и остальных вкусных рыбьих частей. На «Второе» была жареная рыба. Конечно, мужикам захотелось отойти от своих ежедневных рутинных дел и немного расслабится на рыбалке. Было интересно наблюдать за взрослыми таежными мужиками, которым я показал весь свой запас «железа» для рыбалки. Каждый долго выбрал себе блесну по вкусу, и после этого мы рванули на ближайшую речку проверить свои рыбацкие способности. Сразу скажу, клев был далеко не тот, который был у нас вчера. Общими усилиями все же мы поймали несколько ленков и гольцов, но парни были очень довольны и конечно знали, что подаренные мной блесна останутся у них, и после нашего отъезда они смогут спокойно и без истерики продолжить рыбалку. Пастухи начали готовить мясо к нашему отъезду, я напросился с ними. Стадо в несколько сотен голов расположилось рядом от базового лагеря. Пастухи попросту поехали к оленям, которые паслись неподалеку, и отстрелили несколько штук из своих карабинов. Причем, как мне сказали, они выбирали только дикого оленя, который пасся вместе с домашним. Как аборигены это определили, до сих пор мне остается непонятным...



Я еще раз убедился в их мастерстве при разделке туш. Своими небольшими ножами, которые каждый делает из ромбическего напильника, они до того быстро и сноровисто орудовали, что просто интересно было наблюдать за их работой. Также оперативно они действовали ими за столом, когда на столе было достаточно мяса, я уже об этом рассказывал... Выбрав себе кусок по вкусу, аборигены зажимали его крепко зубами и точными и быстрыми взмахами ножа отсекали мясо прямо у самых губ. Казалось, что вот-вот будет отсечена и губа едока, но я не слышал ни одного подобного случая. Вообще, нивхи прирожденные охотники и рыбаки, и стреляют они просто великолепно, что они и продемонстрировали при заготовке мяса для нас. Выезд у нас был намечен на следующий день, и нам предстояла еще одна ночевка в столь экзотическом лагере. Под оленьими шкурами было довольно уютно спать. Иногда кто- нибудь выскакивал на мороз по «нужде» и быстро заскакивал обратно под шкуры. Конечно, приходилось подкладывать регулярно дрова в печурку, которая, казалось, никогда не бывает холодной. А за стенкой палатки всю ночь постреливали деревья от хорошего мороза.


Увеличить, кликни на фото

Наутро директор сделал необходимые распоряжения своим работникам, загрузили в вездеход мясо и сухие шкуры, и мы где-то к обеду рванули назад к цивилизации. Буквально через несколько км встретили совхозное стадо оленей голов в 400, которое продвигалось в сторону моря, чтобы полизать соленый лед и пополнить свой солевой запас. Мне было не холодно в кузове вездехода, так как мужики постарались и накидали десятка два оленьих шкур, на которых я и устроился с комфортом. Правда, по дороге вездеход довольно часто останавливался, и наш водила резво бежал почему-то к ближайшему сугробу и усаживался на корточки в позе «орла».



Федорович на мой вопрос ответил, что парень привез «втихаля» пастухам из молодых водочки и под нее напробовался таежного кушанья, которое у нивхов называется «сулюкта». Это просто хорошо промытые кишки дикого оленя, на которых очень много внутреннего жира, позже сваренные в кипятке как сардельки. Естественно, для местных нивхов такая еда просто необходима, коль они проводят весь день на морозе, и ихние желудки спокойно переваривают такие порции. Но для других людей этот жир вызывает стойкое расстройство живота, а по простому - жесточайший понос. Что и продемонстрировал наш водитель, отметившись много раз по дороге к дому.



Да сулюкта - вещь! Кто не знает - это хорошо промытые и отваренные кишки северного оленя (прошу не путать с потрохами, печеночкой, легкими и прочим). Именно кишки! Очень жирная , питательная и вкусная вещь! Главное сырую воду не пить после... Приседать устанешь! А еще мне понравился «уман». Рецепт приготовления прост. Берешь ноги оленя. Снимаешь с них камус на торбоза, а мослы бросаешь в сугроб на морозе до утра. Утром колешь обухом топора и замерзший маслоподобный костный мозг (он же - уман) мажешь на хлеб и ешь!!! Вкус офигенный!!! Детям вместо лакомства пастухи дают. И это правда.


Vlad&K из Владивостока (бывший житель Сахалина)

Увеличить, кликни на фото

До дома мы добрались практически без приключений, но мне на всю оставшуюся жизнь запомнилась эта поездка в самую «глухомань» к аборигенам, живущим в первобытных условиях и нисколько не жалующихся на свою жизнь.


Увеличить, кликни на фото

Увеличить, кликни на фото


Суп из оленьих копыт

Автор/Редактор: Aborigen


«В полночь, откуда ни возьмись, посыпала изморозь. Пларгун переживал восемнадцатую зиму. Изморозей на его веку было сколько угодно, а вот такой тонкой и нежной не видел. Небо, насколько хватал глаз, было чистым, безоблачным. Откуда же взялась изморозь? Будто родилась от мороза и щедрой луны…» В.Санги -- нивхский писатель и Вождь своего племени.


Девяностые годы были очень трудными для всей России, особенно они были трудными для немногочисленных народов севера, в том числе - для проживающих на далеком Сахалине. По своей работе мне приходилось мотаться по всему острову довольно часто. Поэтому могу относительно объективно оценивать многие события, которые происходили в тот неспокойный период... В то далекое время где-то далеко от Сахалина в «злато каменной» столице России происходили большие и малые события, влияющие опосредствованно, чаще отрицательно на дальнейшее развитие самого дальнего уголка России. «Перестройка» резко изменила и до того непростую жизнь сахалинских аборигенов. Отсутствие элементарного Порядка и несоблюдение Законов всегда отрицательно сказывается на любом регионе, тем более таком далеком от Центра как Сахалин. Так сложилась Жизнь, что до начала «Перестройки» (и после) мне тоже пришлось жить на острове со своей семьей: покупать продукты по талонам, растить и воспитывать детей, развивать и совершенствовать телевидение на Краю земли российской, куда я приехал не по «разнарядке» или по распределению, а по зову сердца. У меня была достаточно высокая для того времени зарплата, можно сказать, что моя семья не испытывала настоящих бытовых трудностей. В нашей семье никогда не копили деньги, мы их активно тратили на Жизнь: часто выезжали в отпуск на материк, путешествовали по острову и по стране и т.д. Смею надеяться, что я всегда Верой и Правдой «служил» Отечеству в соответствии со своим опытом и полученным знаниям. Цех ТВ, в котором я работал с момента его основания, был одним из самых стабильных и сильных по профессионализму и отношению коллег к непростой работе на Сахалине. Я приехал на остров уже подготовленным специалистом в 26, за моими плечами было 10 лет учебы и 8 лет работы в прекрасном коллективе настоящих профи своего дела. Никогда не стремился «выбиться» в начальники, продвижение по «службе» проходило естественно по результатам моего труда. Так сложились «звезды», что на пике профессиональной карьеры мне пришлось оставить «государеву» службу. В «коммунистический» период развития России все-таки больше ценилась «преданность» идеалам КПСС, подобострастие в отношении к начальству, способность устроиться в Жизни, профессионализм не особо ценился. По этой причине мне пришлось начинать Жизнь после 40-ка практически заново, нужно было заботиться о семье, поэтому мне пришлось «уйти» в бизнес. А тут вскоре и «Перестройка» подкралась незаметно...


Но речь не об этом...

На Сахалине наступили трудные времена, Москве было «не до Края Земли»... После коммунистического руководства страной в течение 70 лет, Россия никак не могла «Встрять ото сна и на обломках...» что-то построить путевое. На самом большом и далеком острове России происходило тоже что-то подобное. Кое-какие совхозы быстренько развалились до основания (по коммунистической идеологии), в результате «прихватизации» миллионы простых жителей России были просто ограблены среди "белого " дня государством в первую очередь, до проблем малых народов севера (МНС) никому не было дела. Пожалуй, единственным человеком на Сахалине, который безуспешно пытался помочь своему народу в то непростое время, был В.М.Санги. Благодаря В.Санги была построена школа в п.Виахту, и было много других положительных инициатив во благо его малочисленного народа...



На севере Сахалина в Ногликском районе расположен Вал — село в Ногликском городском округе Сахалинской области России, в 61 км от районного центра - пгт Ноглики. Находится на берегу реки Вал. Вал в переводе с уйльтского — удача. Село Вал (население 1.347 человек)



В поселке в это непростое время многие семьи откровенно голодали, не было практически никакой работы, по этой причине и денег не было, чтобы купить необходимых продуктов для выживания. Только исправно и непрерывно работали «качалки», доставая из земли черное «золото» для «процветания» Власти и немногочисленной кучки «олигафренов» на их благо. Впрочем, такое положение аборигенов и не только было характерным для всех проживающих на Сахалине. Однажды вечером в поселке собрались самые мудрые и наученные нелегкой жизнью аксакалы. Говорили они не очень долго, даже не выкурили и по одной трубки табака, всем было понятно катастрофическое положение, сложившееся с их народом. Поэтому единогласно было принято решение идти в тайгу - кормилицу за мясом, чтобы не умереть с голоду в приближавшуюся стремительно зиму. Рыбалки в позднюю осень не было практически никакой, лосось в этот год заходил слабо в залив Чайво, поэтому в него практически заходило очень мало морского зверя, юколы тоже практически не заготовили на долгую зиму. В конце ноября – начале декабря на севере Сахалина обычно уже наступает настоящая зима со снегом и настоящими морозами. Нередко один из очередных предзимних тайфунов приносит так много неприятностей, что ни из поселка не выбраться, ни на залив выйти, чтобы сети проверить или поохотиться на нерпу...



«Были сборы не долги…»
Старейшины решили послать в тайгу самых сильных и выносливых, ведь предстояло пройти по дремучей тайге не один десяток км, чтобы добыть мясо, а потом при Удаче с ним вернуться в поселок. Охотники взяли с собой в дорогу самый минимум продуктов, оружие, 2 палатки, необходимую посуду и т.д. Провожать кормильцев вышли даже самые немощные старики. Люди долго смотрели в след уходившим за добычей охотникам с надеждой, каждый желал им удачи и благополучного возвращения домой. Раньше охотники уходили на оленях в тайгу на несколько месяцев для занятия промыслом, сегодня домашних и (вьючных) оленей практически не осталось в поселке, чтобы не умереть с голоду, этих бессловесных и надежных помощников тоже пришлось пустить под нож. Поэтому людям весь груз пришлось нести на своих плечах. Многочисленные стада северного оленя были выбиты варварски и безжалостно практически при помощи местных аборигенов за водку и патроны еще во время «перестройки». Сегодня только очень далеко в укромных таежных угодьях можно было встретить отдельные разрозненные табунки полудиких оленей, до которых еще не добрался безжалостный человек...



На лыжах было еще рано ходить по тайге, хотя, в некоторых местах, особенно в распадках, лежало уже достаточно (подколенного) снега. В начале зимы свежий выпавший снег (пухляк) еще рыхлый и не слежавшийся в лесу, все охотники об этом хорошо знают. Много кустов и веток торчит из неглубоких сугробов, поэтому с лыжами получается одна «маята». Впереди топтали тропу самые сильные охотники из немногочисленной группы. Буквально через 200-300 метров передний уступал свое место сзади идущему человеку. Раньше многие в зимний период занимались охотой, теперь это занятие стало не выгодным, пушнина значительно упала в цене. Иногда по пути встречались пустые охотничьи зимовья, с погодой сегодня повезло - день был ярким и солнечным. Практически все хорошо знали свою тайгу, которая для многих была родным домом.

По пути начали встречаться многочисленные «наброды» рябчиков и куропаток, в последние годы никто не охотился на этих доверчивых лесных «курочек». К тому же перед самым выходом на охоту опытные охотники приняли решение не производить лишнего шума, чтобы не «подшуметь» более серьезную дичь, если она встретится по пути. Даже на глухаря решили не тратить драгоценных патронов, несмотря на очень ограниченный запас продуктов, взятый в трудный и дальний путь. Некоторым молодым охотникам было трудно удержаться от выстрела, когда прямо из под ног у них иногда вылетали сразу несколько рябчиков, и они беззаботно рассаживались по ближайшими кустам и деревьям, хоть, из рогатки стреляй. Приходилось сдерживать себя, ведь, рябчик кроме гастрономической привлекательности всегда являлся лакомой приманкой для соболя. Курапачи были более осторожными и предусмотрительными. Услышав подозрительный шум, эти птицы срывались с противным криком и исчезали в тайге. По пути пару раз прямо перед охотниками с шумом взлетали глухари…

Оленя за неспокойные годы перестройки в округе безжалостно и бездумно выбили, поэтому решено было идти за перевал в дальнее Оленье урочище. Дальнюю дорогу хорошо знали самые опытные из охотников - оленеводов, которые бывали в тех местах со своими немногочисленными «аргишами». Там в глубине сахалинской тайги сохранились еще немногочисленные стада полудиких северных оленей. Эти животные настолько неприхотливы и самостоятельны, что способны выжить в самые трудные зимы без всякой посторонней помощи. Еще несколько лет назад многочисленные стада оленей «копытили» сахалинскую тундру под охраной аборигенов, которые находились в тайге постоянно вместе с животными. Пастухи охраняли стада от нападения росомах зимой и медведей весной и летом. Ни о каких браконьерах в то время никто и не слышал, редкие охотники с большим интересом охотились только на дикого оленя. Промысловики из местного населения во время охоты могли для собственного пропитания спокойно добыть одного-двух оленей за период охоты. Правда, приобрести лицензию на право легальной охоты, простому охотнику было получить не так просто. Однажды мне посчастливилось побывать на севере Ал.-Сахалинского района в гостях у аборигенов по служебной необходимости вместе с директором Виахтинского оленеводческого совхоза Клекиновым Л.Ф – замечательной Души человеком. Поэтому я сам видел, в каких трудных условиях приходится жить пастухам практически всю зиму вместе со стадом, без семьи, без свежих продуктов и новостей от родных и т.д.

У большинства охотников на ногах были ичиги ( мягкая обувь сшитая на руках из камуса). Летом и осенью в ичигах было очень легко и комфортно, в такой обуви можно практически бесшумно подойти к любой самой осторожной дичи. На счастье охотников им по пути попалась дикуша - птица, похожая на рябчика, у которой совершенно отсутствовал страх перед человеком. Кто-то быстро срезал длинный шестик из сухой тонкоствольной лиственницы и привязал на самый его верхний кончик петельку из проволоки. Затем абориген осторожно приблизился к доверчивой птице, дикуша без боязни позволила надеть петлю на свою головку. Последовал резкий рывок, вот и первая добыча добыта без всякого шума. Туземный божок (по преданиям стариков) специально создал эту беззаботную лесную курочку для любых любителей путешествий, особенно для тех, кто остался голодным по каким-то причинам.
По снегу идти было не так просто в подобной обуви, которая быстро намокла. Одолев с трудом 2 десятка км, охотники решили сделать привал и готовиться к ночлегу. Осенний день короток, тени стали длиннее, стало значительно прохладнее, промокшая обувь не спасала от холода. Вскоре были установлены 2 палатки, и между ними был разведен жаркий костер. На огонь установили пару котелков, набитых до верха снегом. В палатки на пол наложили по охапке лапника. Прошло немного времени и в один из котелков в кипящую воду накрошили чагу, в другом котелке вскоре забулькал жиденький супчик с дикушей...

Когда все слегка утолили голод и напились терпкого чаю, можно было расположиться вокруг жаркого костра на лапнике и послушать интересные охотничьи истории более опытных коллег. Бывалые рассказали, что впереди у них еще один день непростой дороги до оленьего урочища. Там наверняка их ждет большая удача. Раньше в этих местах охотники всегда успешно охотились на северного оленя. Молодые охотники с большим вниманием слушали советы своих коллег, непосредственно касающихся особому чутью и осторожности этой желанной добычи..

Несмотря на трудную дорогу и мороз, который норовил забраться под легкую одежду, охотники улеглись довольно поздно. Но все интересные охотничьи истории нельзя рассказать за единственный короткий вечер. Пришла пора укладываться на ночлег. Хотя все от души напились терпкого и горячего чаю, который взбодрил уставших людей, но жиденький супчик с мясом дикуши голода нисколько не утолил. Большинство охотников разместились в палатках, только двоим самым молодым парням придется ночевать возле костра и поддерживать огонь до самого утра. Многим приходилось не один раз ночевать зимой возле «нодьи» - замечательного охотничьего костра, который позволяет любому путешественнику не замерзнуть в долгую зимнюю ночь. «Хранителям» огня тоже не раз приходилось таким образом спасаться от холода, поэтому они через некоторое время, дождавшись обильных углей, передвинули огонь вместе с углями на другое место. Еще в светлое время были заготовлены три достаточно солидных по толщине обрубка лиственницы длиной около 2-х метров, два из которых уложили прямо на угли, между ними сверху положили еще один - самый толстый. Место старого костра тщательно вымели от углей и уложили на него ворох лапника. Вскоре в морозном воздухе почувствовали приятный смолистый запах. Затем напротив «нодьи» с противоположной стороны положили ворох стланика, ветки которого были воткнуты прямо в снег, который будет ночью играть роль теплового экрана. Теперь можно и укладываться в «люлю». Сверху охотники закрылись куском старого брезента, от прогретой за несколько часов земли шло приятное тепло, теперь несколько часов можно спать совершенно спокойно...

В палатках рядом раздавался разноголосый храп уставших от непростой дороги охотников, там люди согревали друг друга только своими телами. Иногда кто-то осторожно выходил в морозную ночь, чтобы освободиться от выпитого в большом количестве чая, затем быстренько возвращался обратно. На небе ярко сверкали мириады звезд, полная луна освещала своим холодным светом тайгу, было морозно и холодно. Охотники использовали этот короткий отдых и неспокойный сон, ведь, на завтра им предстоял очень трудный путь..

.

В прошлое лето он убил сорок восьмого медведя.

По селению ходили разговоры, что на этом он бросил опасное занятие. В подтверждение слухов медвежатник всю осень не выходил на охоту. Лето нынешнего года началось с того, что высоко удойная корова колхозного бухгалтера, приехавшего с Украины два года назад, не вернулась в посёлок. На другой день её нашли в полу километре от крайнего дома. Тех, кто видел останки коровы, охватил панический страх. Гонимые ужасом, они прибежали в посёлок и наперебой стали рассказывать об увиденном. И весь посёлок направился в лес смотреть следы ночного разбоя... В. Санги



Вот, наконец, незаметно подкрался ранний рассвет...

Начала заниматься робкая заря, как бы не хотелось еще полежать немного, дождаться, когда тебя, наконец, кто-нибудь позовет к столу и жаркому костру. Однако, нужно вставать, помогать костровым, идти за дровами, собираться в дальнюю дорогу и т.д. Охотники быстро собрали палатки, собрались вновь у жаркого костра, чтобы ухватить тепла и опалить свои желудки огненным кипятком. Когда рассвело полностью, кто-то рассмотрел неподалеку следы от лесного бродяги медведя=шатуна. «Нормальные» медведи давно расположились в своих берлогах на долгую зиму и «сосали» уже свою лапу. Крупный (судя по следам) медведь по каким-то причинам не успел залечь в берлогу, поэтому был обречен шарахаться по тайге. Раньше наверняка с ним повстречался бы профессиональный охотник и «отрегулировал» поголовье. Очевидно, дым от костра привлек зверя, но жаркий костер не позволил шатуну разобраться с непрошеными гостями и зверюга ушел по добру по здорову...

Молодые охотники, кто был в настоящей тайге впервой, представили на миг, как матерый зверь мог задрать любого из них сонного. Более опытные аборигены успокоили молодых охотников, как правило любой медведь редко нападает на группу, тем более, если в лагере горит постоянно хороший костер. Полностью рассвело, были сборы недолги, впереди предстоял непростой путь по тайге. Иногда впереди идущие поднимали выводки рябчиков, доверчивые молодые петушки наивно провожали своими взглядами людей, совершенно их не боясь. Ближе к обеду решили сделать короткий привал, ограничились только горячим чаем. По пути все чаще стали старые и свежие следы оленей, которые стремились в богатые ягелем угодья. Встречались также иногда немногочисленные следы росомах, санитаров тайги.
Когда группа прошла десяток км, утренний мороз начал спадать, хотя, никому не было холодно на ходу, так как согревала ходьба. Сделали короткий перекур без костра и чаю, боясь подшуметь очень осторожного оленя. Еще несколько км по тайге и покажется «Оленье урочище», где, возможно, охотников ждет удача. Незаметно поднялся небольшой ветерок, закачались в начале верхушки елок, стала падать «кухта» за шиворот (косматый иней на деревьях, куржевина, с веток), солнце скрыли тяжелые облака. Охотники осторожно продвигались в сторону урочища, они крепко сжимали свои ружья в надежде, что удача сегодня не обойдет их стороной. Напряжение нарастало, ветер усиливался с каждой минутой, вдруг, неожиданно пошел густой снег. Крупные хлопья падали непрерывно с неба и быстро укрыли сплошным белым покрывалом всю землю.

Впереди стало немного светлее, несмотря на усиливающийся снег и ветер. Кто-то из опытных охотником определил, что они дошли, наконец, до своей цели. Прошли еще несколько сотен метров вперед, все заметили, что снег перед ними весь перекопан, здесь совсем недавно «копытили»(кормились) олени. Звери ушли совсем недавно спокойно и без паники, значит, не учуяли охотников. Это внушило уверенность, что охота будет удачной. А пурга между тем все усиливалась, нужно было искать более спокойное место для предстоящего ночлега. Единогласно решили - нужно возвращаться в глубину тайги, во-первых, чтобы не спугнуть табун, во-вторых, в тайге под защитой деревьев гораздо спокойнее и можно переждать любую непогоду. Сказано - сделано. Погода как будто просто сбесилась: ветер норовил забраться под кухлянку (Кухлянка – меховая глухая куртка, в основном двойная) каждого, чтобы выгнать остатки тепла. Группа углубилась достаточно глубоко в тайгу, здесь было значительно тише, чем в оленьем урочище. Отработано и быстро были установлены обе палатки, поблизости удалось свалить две сухостойные листвянки для жаркого костра.

Вскоре на поляне, защищенной от сильного ветра, запахло дымом. Между тем, пурга разыгралась не на шутку. Костер, как правило, объединяет. Кто-то из бывалых охотников припомнил место, где в прошлом году им сопутствовал успех. Охотники в тот раз добыли здесь несколько оленей. Предстояла голодная ночь, это было всем охотникам совершенно понятно. Поэтому предложение одного из охотников попытаться найти под слоем снега несколько копыт для супа было встречено положительно. Предусмотрительно на огонь были поставлены пара котелков с водой. Два охотника решительно встали и направились к месту, которое они прекрасно запомнили. Кто-то с сомнением, кто-то с надеждой посмотрел им в след. Когда костер достаточно разгорелся и пару раз закипела вода в котелках, наконец появились «кормильцы»... Видно было как они чертовски устали оба. Охотники стряхнули снег со своей одежды, облегченно сбросили со своих плеч «поняги» (Поняга – дощечка с плечевыми ремнями для переноски добычи) и вначале попросили горячего чаю. Выпив по кружке обжигающего напитка с чагой, охотники вытряхнули несколько копыт на снег. Все радостно начали очищать это подобие на пищу от остатков шерсти и грязи. Казалось бы, разве можно выпарить какие-то калории для отощавших от голода людей из сомнительного качества остатков от прошлогодних трофеев... Но, голод не тетка, как говорится, охотники просто надеялись обмануть свои пустые желудки. Возможно, вскоре их всех ждет большая удача, а голодный охотник более удачлив, чем сытый и ленивый...



«Вначале я гоняю чаи, затем чай гоняет меня...»

Юмор с «Русского Радио»



Бывалые охотники опалили вначале копыта на огне, затем проскоблили их острыми ножами до белизны, теперь можно «заправлять» суп. Далее только нужно было иметь терпение и полоскать свои желудки горячим чаем. Через некоторое время в воздухе все почувствовали какой-то не очень приятный запах, на который никто не стал обращать внимание. У всех перед глазами стоял полный котел наполненный свежим мясом. Когда варево после неоднократных подливаний воды в котелок показалось всем уже полностью готовым для употребления, самые решительные смело зачерпнули по кружке из котелка и начали осторожно пробовать эту «вкуснотищу». Видно было, как все ждали оценки с нетерпением от смельчаков. После нескольких обжигающих глотки глотков «решительных» не у кого не осталось даже малейшего сомнения в качестве «варева». «Будешь много сомневаться – останешься голодным..» Эту рыбацко-охотничью истину каждый усвоил с самого раннего детства. На короткое время у костра смолкли все разговоры, каждый стремился быстрее проглотить эту «болтушку», как-то отдаленно напоминающую похлебку. Разумеется, никаких калорий молодые организмы не получили, но свои желудки охотники обманули в очередной раз. Всех согревала мысль, что где-то, возможно поблизости, есть много знатной дичи, от великолепного мяса которой они еще не отвыкли… К тому же на костре всех дожидался котелок крепкого чая настоянный на чаге.

Между тем пурга набирала силу, деревья раскачивались и сгибались под напором сильнейшего ветра, снег уже был по щиколотку, пора было подумать о полноценном отдыхе. Охотники подбросили дров в костер, чтобы он устоял под напором пурги, впереди их ждала долгая и холодная ночь. Все старались сохранить остатки тепла, полученное возле огня. Кто хоть раз ночевал в сахалинской тайге зимой при прохождении подобного тайфуна, тот знает, что непогода может продолжаться несколько суток. И горе тому, кого непогода застала далеко от «жилухи», если к тому же у охотника нет с собой палатки и спальника, он практически обречен…

Однажды поздней осенью мне тоже пришлось блуждать по тайге в течение нескольких суток. Пришлось пережить несколько холодных ночевок в шалашах, построенных на скорую руку. Главное, на мой взгляд – не потерять присутствия духа и настойчиво идти к поставленной цели…

В палатках вначале было относительно тепло и уютно, но вскоре напористый и наглый ветер выгнал теплоту, люди теснее прижались друг к другу. Лишь иногда кто-то на короткое время поднимался и выходил наружу, «похлебка» и чай «просились» наружу… Ночь продолжалась бесконечно долго, под утро одна палатка не выдержала напора ветра и снега. Веревки лопнули от непомерной тяжести, всех привалило брезентом и снегом. Пришлось заниматься вновь «благоустройством», т.к. снаружи пурга и не думала утихать. Костер давно уже «сдался» и не подавал никаких признаков жизни. Нужно было его оживлять, организмы требовали хоть какого-то тепла. Кто-то начал вновь укреплять палатку, кто-то начал «колдовать» с костром, жизнь продолжается…

Когда костер, наконец, разгорелся, к огню подтянулись все охотники. На огне стояли уже два котелка с традиционным чаем, пока все не напились обжигающего ароматного напитка, никто не раскрыл рта. Старший окинул взором лица своих односельчан, кругом утомленные и не выспавшиеся лица, все ждут от него самого правильного решения. А решения пока никакого нет, пока не закончится пурга, не стоит даже трогаться с места, иначе будет хуже... Нужно ждать, когда утихнет пурга... Однако, самые нетерпеливые начали задавать неудобные вопросы... Аксакалы спокойно и без истерики рассудительно и аргументированно постарались рассмотреть сложившуюся ситуацию...



Если рискнуть и попробовать разыскать такую желанную дичь в такую круговерть, то возможны только три варианта:
Первый - собраться на охоту и спугнуть табун, хотя, возможно и взять одного-двух зверей, что очень маловероятно...
Второй - просто замерзнуть в тайге, во время этого тайфуна...
Третий - набраться терпения и дождаться прекращения бурана...



Видя, что пурга не собирается утихать даже на минуту, самые горячие и нетерпеливые согласились с доводами самых опытных охотников... За ночь выпало довольно много снега. Для охоты на копытных по свежему снегу гораздо легче подойти на верный выстрел к добыче. Но ветер не собирался пока менять направление и все также настойчиво и тупо дул в сторону ушедшего табуна. Все решили единогласно: нужно ждать столько, сколько нужно, т.е. пока не закончится этот буран... Поэтому кто-то пошел за дровами, кто-то вновь поставил котелки, наполненные снегом, на огонь. Вчера копыта после супа были выброшены куда-то поблизости в снег. Самый решительный отыскал их в сугробе и по новой «зарядил» в один из котелков. Вскоре вновь в воздухе все почувствовали какой-то неопределенный но «пищевой» запах, отдаленно напоминающий что-то давно забытое. Ждали очень долго, надеясь, что чем дольше варить копыта, тем вкуснее получится бульон. Все-таки чай, настоянный на чаге, всегда выручал этих непритязательных к бытовым трудностям и очень терпеливых людей. Сколько раз охотникам удавалось обманывать свои неприхотливые желудки, знают только они сами...

Еще один день прошел в ожидании хорошей погоды. Никто не отходил далеко от лагеря, лишь иногда охотники парами заготавливали дрова неподалеку. Было очень просто заблудиться буквально в нескольких десятках метров от костра. К вечеру, наконец, тайфун начал терять свою силу. Снег практически прекратился, елки и лиственницы перестали «кланяться» сильному ветру, казалось, что вся тайга ждала пробуждения после непогоды. На лицах охотников тоже появилась надежда… Выручал огонь от жаркого костра и нескончаемые рассказы бывалых охотников о своих былых и успешных похождениях. Незаметно накатил вечер, буран совсем стих, лишь иногда шалунишка ветер «бросался» снежками в лица охотников, намекая на хорошую предстоящую погоду. Как будто хотел извиниться за предоставленные временные неудобства…

Перед сном все вновь собрались у жаркого костра. Умудренные опытом и самой Жизнью старшие охотники коротко сказали, что наверняка завтра утром всех ожидает небывалый успех. Необходимо только все делать организованно и продуманно, над стратегией предстоящей охоты «аксакалы» размышляли все это время. Самое главное: выполнять все команды, еще раз проверить свое оружие (особенно боеприпасы), при появлении оленей действовать сноровисто в соответствии с ситуацией… Стало совсем темно, у костра осталась только молодежь, не «нюхавшая еще пороха»...

Стало совсем темно, у костра осталась только молодежь, не «нюхавшая еще пороха». Долго еще сидели охотники у огня, каждый думал о своем…Кто-то о своих родных, которые остались голодными в поселке, надеясь на ушедших далеко в тайгу охотников. Кто-то вспоминал свои охоты (удачные и не очень), ведь, таежники начинают охотиться часто очень рано, обычно в составе более опытных напарников. Все надеялись на предстоящий успех… Пора было устраиваться на ночлег… У костра остался кто-то, кому выпало первому поддерживать огонь. Вскоре из палаток разнесся разноголосый храп полуголодных и смертельно уставших людей. Окончательно разогнало все облака на небе, и появилась луна, которая залила всю тайгу холодным и безжизненным светом. Бесконечная холодная ночь, наконец, закончилась… Лишь остывающие головешки от жаркого с вечера костра, напоминали о пробуждающемся утре… Самый первый из проснувшихся быстро «оживил» огонь и поставил пару котелков со снегом на враз оживший костер… Остальные тоже зашевелились в предвкушении тепла от костра и горячего чая...



.........
Взято ЗДЕСЬ


Вернуться к началу
 Заголовок сообщения: Re: Почитать.
СообщениеДобавлено: 08 янв 2019, 11:56 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 июл 2012, 08:13
Сообщения: 7695
Откуда: Владивосток
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 35 раз
Ещё почитать. В одного через Чукотку, от Тихого до Ледовитого, .... и это женщина. ЗДЕСЬ.
Цитата:
...от Тихого океана до Ледовитого один шаг, если вы стоите на мысе Дежнева. Но мне мечталось о большем. И летом 1998 года наконец-то удалось осуществить свою мечту: "перешагнуть" Чукотку в ее центральной части с юга на север, достичь Северного Ледовитого океана, стартовав от Тихого. Сплавиться по дикой реке Пегтымель, увидеть быт чукчей и, главное, испытать на себе прелесть и коварство красивой и суровой природы Чукотки, пройти по ее горам, рекам и тундрам, рассчитывая лишь на собственные силы. И, хотя каркас моего каяка был обтянут не шкурой морского зверя, а современным материалом, за время своего длительного многокилометрового путешествия я вжилась в этот край и немного почувствовала себя настоящим первобытным жителем тех мест.
Мой маршрут начинался от города Анадырь, и завершить его я планировала в поселке Биллингс на берегу Восточно-Сибирского моря. Если приложить линейку к карте, расстояние между этими точками по прямой составит 600 км. На пути ни одного населенного пункта, а значит и гарантированного места пополнения продовольствия. Меня тешит лишь несомненное обилие рыбы в местных реках, да надежда на встречу с чукчами-оленеводами, кочующими по тундре. Вес рюкзака на старте 42 килограмма - это сплавное и лагерное снаряжение, теплые вещи, каяк, 11 кг продуктов, небольшой запас газа. Ничего лишнего, но все же такой груз я могу пронести метров двести и то, желательно, по ровной дорожке. Поэтому строю маршрут таким образом, чтобы, передвигаясь вдоль рек, вести каяк с грузом на веревочке......


Вернуться к началу
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему  Ответить на тему  [ 6 сообщений ] 

Часовой пояс: UTC+10:00


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 7 гостей


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Limited
Русская поддержка phpBB
Моды и расширения phpBB